Сибирские огни, 1966, №6

когда рядом мозолит гл а з а своими переживаниями Павел? Нет, чтоб ра змышля ть о нашей кинокамере, о близких съемках , он, кажись , только и думает о своем предательстве. И слово-то какое гремучее! Вообще-то, нехорошо. Явно н ач алась тр а вл я Орехова — проработка. Но вот при зн а ­ ет Орехов свои ошибки, покается, назовет себя формалистом ,— многие ведь т ак назвались, хоть и не нюхали формали зма : на всякий случай. С к аж е т Орехов, что, дескать, сочувствует уничтожению этого зл а д аж е в самом себе,— тогда провозгласят: «Исправился Орехов!» и дело с концом. Конечно, если начнет горделиво рыпаться, тогда ему подожмут ноги... Нехорошо-то оно — нехорошо, ясно! В другое время Фома прики­ нулся бы униженным и разделил бы тоску с Павлом , но теперь, после вспышки ораторского д ар а , он чувствовал себя свежим, не^ склонным к покаяниям , а больше, пожалуй , склонным к самой широкой жизни и ее н асл аждениям . А то что же, на самом деле,— там ошибки, тут ошиб ­ ки,— где же наконец, человек, венец творения, где сладость суще­ ствования, где? Говорят, в тот вечер они слегка выпили, но это едва ли достоверно. Впрочем, может, и выпили: что ж с того?.. Они пересекли с а д и вышли к шоссе на Феодосию возле отделения связи. Д в е явно влюбленных девушки выскочили из домика, все еще д р о ­ ж а почтово-телеграфным ожиданием, торопливо оторвав заклейки , они впились в телеграммы . Ресторанчик закрывали . Гремел болт, й огром­ ный висячий з амок безжалостно раскрывал свою з арж ав л енную пасть. В пыль у крыльц а уж е вкопался сторож с двустволкой з а спиной, босой, усатый, в широкой и рваной соломенной шляпе. Какого зноя ищет, одна ­ ко, эта шляпа? Тьма вокруг л еж а л а незыблемая, равнодушная, ж а р к а я . Внизу было тихо, а вверху, в небе, ветер, по-видимому, укрепился надолго. Тучи теребило, трясло, трепало. Беловатые края черных туч непрестанно менялись. В просвете между туч звезд не было: должно быть, еще выше, н ад тучами, стремилась какая -то невидимая мгла, з а к ры в а вш а я звезды. Только над Хамелеоном ярко горела одна звезда, д а и то это, может быть, фонарь пограничников или судно в море, кто знает! — А не вернуться ли нам и не приготовить ли а пп а р а т к съемке? — спросил Фома. Отходя от ресторана, они подняли пыль, она л ожи л а с ь медленно; фон арь у крыльца светился пепельно-бурым пятном. «Вот точно т акое же пятно волос было над ее головой, когда она вечером собр ал а с ь ухо­ дить»,— д умал Павел , не вслушиваясь в слова Фомы. — Я спрашиваю: не вернуться ли, Павел? — Время есть. Плохо. Побродим. Время есть. — К а к — есть время? Утром Гармаш принесет сценарий. — Сценарий — пустяк. — Пус тяк нам и нужен. В пустяке-то и скрывается самое главное удовольствие. Весь Коктебель, в сущности, пустяк: пустяковые горы, ка мешки, удовольствия. — Не уверен. От пустяков д олжно быть весело, а мне — нет. То есть весело, поскольку я люблю и она отвечает на любовь. Последние слова П а ве л проговорил с усилием. Но — нужно . Нужно, чтобы этот болван понял, наконец! — Кто? — Р а зум е е т с я , Евдоша. — Ну, это ты брось! — Конечно, нехорошо по отношению к Виктору, И, вдобавок , >м против него выступали .