Сибирские огни, 1966, №6

— Природа чаще, чем человек, впада ет в тоску. А мы себя тешим по-другому. — Что это? Художник присел на корточки, взял с пола камышинку и стал весь­ ма умело наигрывать фокстрот. Фома присел рядом, сложил руки на ж и ­ воте и, подняв вверх голову, искусно завыл по-собачьи — на луну. К а к а я тоска! Что там в небе? К ар ав ай хлеба, круг сыра или что-либо другое вкусное? Ничего достать невозможно! Тоска. Захохотали . А на двери, белой краской, рыбак объяснялся какой-то Люсе в лю б ­ ви, сообщая, что в 1938 году рыбная ловля была удачной и он намерен жениться. Ж енил с я ли? Счастлив ли? С той же быстротой, с какой она появилась, туча голодным и ж а д ­ ным прыжком скрылась за буграми. Глина в овраге заблестела г л а ­ зурью. Море, цвета рога, дышало медленно. Со стороны степи пахнуло теплым запахом полыни. Где-то далеко заскрипела телега. И слышно было, как пастух щелкнул бичом и невидимое стадо вышло на шоссе, об ­ гоняя телегу. А тяж елы е волы, впряженные в телегу, медленно поводя круглыми бесстрастными глазами , сонно оглядывали стадо.— Хорошо! И какой хороший план прогулок р а зр або т ан Евдошей! Глава девятая Вечером сидели на скамейке у дома Волошина, глядя на луну, при­ слушиваясь к малиновому рокоту моря и вдыхая беспокойный зап ах во­ дорослей. Павел сидел рядом и изредка, шепотом, повторял Евдоше, что она женщина редкого очарования. Она д ел ал а вид, что не слышит, но этот шепот тревожил ее и — привлекал. Фома и Гармаш стояли поодаль, глядя, как за оградой тонкий и большеголовый философ — он же и ас тро ­ н о м— Сумас рассматривает луну в большую телескопическую трубу. В р е ­ мя от времени он р а зр еш ал смотреть Федору, и мальчик, т яж ело дыша от волнения, мокрыми пальцами хв аталс я за трубу, и его невозможно было оторвать. — Добрый вечер! Вечер действительно был добр, ка к руки матери. — Вечер добрый, да ,— ответила Евдоша. Это пришла сестра-хозяйка, лилейная красавица, в ор анжево -кр ас ­ ном платье, зеленоглазая , о б ла дающ а я даром изысканных сравнений. Заскрип ела н аружн ая деревянная лестница: кто-то спускался с верх ­ него э т ажа . Сонный и смеющийся голос крикнул из темноты: «Начерпай воды, Вера!» Подошел поэт Максименко, картавый, с длинной талией, приехавший из Львова. Пр а пр а д е д его, казак, сгнил в подземельях Ман- гута, а дед -чумак умер от лихорадки в степи под Симферополем. Сам он здесь впервые, и скорбные эти холмы и надменное это море ему нравятся. Сняв шляпу и качая рукой ветку акации, поэт повторил сведения, услышанные только что татарским поэтом Алимовым по турецкому р а ­ дио: немцы безжалостно бомбят Ковентри. Город и предместья охвачены все р азра стающим ся неудержимым пожаром. Тысячи беженцев перепол­ нили вокзалы. И туда — бомбы! Проклятие! Вся Европа в подавленном состоянии духа,— и как иначе? У Максименко большая семья, шестеро малюток, и ему гнетуще противны эти бессмысленные зверства, которые, в первую очередь, калечат детей. Представьте: темные вокзалы , отблески зарев, хрустят под ногами осколки стекла, д р ож а т крыши, готовые вот- вот обрушиться на головы несчастных... и это в XX веке!