Сибирские огни, 1966, №6
кратить левачество!» Как это часто слышишь! Все кругом кричат, что левачество — вздорная возня вокруг «формы», и всего лишь только фор мы. А ведь это, прежде всего, нравственная проблема! В борьбе за ново го человека — более нравственного, чистого и умного, чем когда-либо прежде,— не обойдешься избитыми средствами! Коммунистический труд, коммунистические общечеловеческие отношения призваны явить во всем новые формы. Отсюда и архитектура, и все искусство вообще, должны стать новыми! Никто не отрицает воспитательного значения прежнего искусства, это было бы столь же нелепым, как отрицание исторических исследований. Задачи , стоящие перед нашим советским обществом ,— высоконравственны? Несомненно. Значит, и з ад ач а советского искусства, как части нашего общества, тоже высоконравственна: искусство должно вдохновлять на добро, на поиски истины. Но ведь существуют люди, ко торые отрицают добро, считая его идеализмом, надпартийноотью. Есть такие. Правы они? Нет. По-ихнему выходит, что наш советский человек не должен иметь самостоятельного мышления в решении проблем добра и совести. Значит, это привилегия буржуев? Церковников? Если к с амо стоятельно мыслящему сразу же применяется тоскливый террор, как к потенциальному изменнику, то до добра ли тут?! Добро никем не отриц а ется, а всего лишь как бы укорачивается. Р а з «добро» взято под сомне ние, то нужно ли быть добрым? — Вот какие мысли терзали Евдошу, вот о чем д ум ал а она, ни с кем не делясь своими мыслями, но и не пытаясь остановить их ход, а р аспаля я с ь все больше и больше. Д а , если так легко всякого заподозрить в скрытой измене — какое уж тут добро! Утверждают, что из-за трудности доказательств измена — понятие растяжимое.. А я в это не верю, не верю,— сама себе твердила Евдоша,— По-моему, люди совершенно зря сотни лет жалеют тупого не истового Отелло — очевидно, допуская, что сами могут стать не менее, чем он, глупыми,— так не то же ли самое и в политике: одни государст венную измену измышляют наподобие Яго, а другие верят в эти домыслы т ак же легко, как Отелло поверил в измену Дездемоны . Но заглушим , однако, то, что на языке беллетристов называется «фи лософией героини», и вернемся к самому обыкновенному толкованию по нятия добра как стремления помочь ближним, быть милосердным, быть живым и сердечным. Когда-нибудь мы будем иметь больше в о зможно стей воспитывать в себе доброту. «Да-да! Зн аю и н астаиваю ,— так же д ум а л а и Евдоша! — Знаю, все знаю,— твердила она мы с л е н н о .^ Зн аю и то, что война приближается и что война — грязное, жестокое время, ко торое несут народы еще долго после окончания войны. Д а , знаю. И, однако, верю в добро, в новое искусство, в торжество новой архитек туры!» Тем временем обсуждение «римского вопроса и классического н а следства вообще» расширялось. Объявили о дискуссии в доме Архитек торов. Получив повестку, Евдоша спросила у мужа: — Ты намерен выступить, Виктор? — Д а надо бы. — Мне не совсем понятно твое отношение к нашей, ка к ее н а зы в а ют, левацкой архитектуре. — Нель зя же отрицать классического наследства,— ответил Виктор Лукич уклончиво. — Наследство наследством, а вот наша архитектура. Отрекаешься ты от нее или нет? — А ты? Она не ответила, а только р а зв ел а руками. «Все-таки и сам должен бы кое-что понять»,— говорил ее жест. Лицо его было бледно и в зволно
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2