Сибирские огни, 1966, №6
— Нет. Ты знаешь, кого я имею в виду. Ты знаешь, кто увлекает тебя в эту игру колоннами, украшениями архитравов... — Кто, кто? — Приспособленцы! Приспешники буржуазии и аристократии, кото рые хотят воскресить Грецию и Рим, вернее, подделаться под Рим и Гре цию, оконфузить н ас перед лицом пролетариата всего мира! Д а , ск ажу т пролетарии, очень они хороши, эти русские, живут в реставрированных римских р азвалинах . Она понимала, что говорит сумбурно и схематично, но нет времени выбирать слова. В ажны — мысли, мысли... — Но что же нам, по-твоему, остается делать? — Отрицать! Сопротивляться! Ука зывать еще и еще, что н епр авил ь но, ошибочно хотят расходовать народные средства. Строить нужно про сто, так ск а зать ,— коротко и ясно, выразительно. В этом и выявится со временный вкус. — А если не дают? — спросил Фома.— Если требуют римской вы р а зительности, что н ам тогда делать? Мы с Па влом пока что поступили на кинокурсы, изучаем аппаратуру кино: есть к тому стремление, да, может быть, и понадобится. Я-то, признаться, думаю, что этот «римский вопрос» изживет себя в два-три года, з аметят ошибку, заметят, что переборщили, и — замнут. А ну тогда мы опять — к новейшей архитектуре. — Но в эти два-три года вырастут «классические кадры», тогда еще труднее будет согласовать противоположные мнения,— тихо заметил П а в е л .— Я опасаюсь, Фома, ка к бы нам с тобой не з астрять навечно в киноаппаратуре. — Н и к о г д а !— крикнула Евдоша. — Д а , я тоже уверен, что увлечение Римом пройдет. Что это еа возрожденный ампир, в самом деле? — ск а зал Виктор Лукич спокойно, но за этим спокойствием Евдоша почувствовала, что он говорит т ак т ол ь ко из одной доброты, вернее, из-за любви к ней, он был не очень-то д о б р , а любить,— по-своему, как-то тускловато и жестко ,— несомненно любил ее. Евдошу начали мучить мрачные настроения. Отчасти тому виной бы ло и то, что жили они в тесной и душной комнатушке, где все их д в иж е ния были на виду, где и слова громкого ск а з ать нельзя — немедленно услышат и начнут обсуждать и толковать. Любовные речи,— впрочем, потребность в этом ощущалась все реже и реже,— нужно было зам ен я ть жестами или письмами, и оттого любовь походила на решетины, те узкие планки, по которым штукатурят, тогда ка к она д олжн а быть самой шту катуркой, цветной, расписной, украшающей и утепляющей. Ну, д а все это еще туда-сюда, но вот то, что кто-то бесстрастный скрытно и мутно оттеснял от работы, вот это ложилось тоскующим грузом на сердце. — Ведь мы же рождены тут, в этой стране, людьми, создавшими эту страну, и кому как не нам обстроить ее, украсить... А — нас?! Кто-нибудь думае т над этой несправедливостью? — отчаянно сп р ашив ал а Евдоша. Р аб о ту и ей, и мужу стали д ав а ть мелкую, «плохо вдохновляющую», почти подсобную. Это тоже р а з д р аж а л о , особенно мужа. Виктор Лукич все чаще и чаще заводил разговор о возможной правомочности Рим а . П а в е л и Фома д ерж а ли сторону Евдоши. Увлечение Римом — преходя щее, а XX век имеет свое лицо, и в особенности в Советском Союзе, рим ское или древнегреческое искусство тут совершенно ни при чем. — Рим я понимаю не во вращательном движении ,— кричал Виктор Лукич ,— а как продолжение движения, начатого древними. А ты, Е в доша? Евдоша боялась, что муж, чувствуя себя обиженным и обойденным, согласится на Рим. Д е л о в том, что кто-то из высших, чуть ли не «сам»,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2