Сибирские огни, 1966, №6

мятью, которая, спустя годы, могла эти со­ бытия восстановить. Кроме того, конец двадцаты х, самое на­ чало тридцатых лет в Сибири —- это годы, как бы наполненные не только воспомина­ ниями минувшей войны и революции, но и живыми ее участниками. Каждый сибиряк, который был старше Васильева всего лишь на десяток лет, если уж не являлся актив­ ным участником минувших событий, так, во всяком случае, был причастен к ним. На улицах сибирских городов и сел, осо­ бенно в революционные праздники, можно было увидеть людей в папахах, перевязан­ ных красными лентами,— партизанского Сусанина или партизанского Кузьму Крюч­ кова. Немало было и людей не у дел, но с безупречной военной выправкой — бывших царских, а затем и белых офицеров. Во всяком случае, какими бы ни были личные впечатления поэта о гражданской войне, но они были. Однако дело не только в этом. История той ж е гражданской войны бы­ ла впервые написана ее участниками и ру­ ководителями спустя всего лишь несколько лет после того, как отгремели последние бои, а начали они свой труд в годы, когда сущ ествовал еще и добивался красными войсками черно-белый барон Унгерн. И все-таки это были историки, потому что подходили они к событиям не столько через свои собственные впечатления, сколь­ ко привлекая определенные и объективные материалы и документы, систематизирован­ ные свидетельские показания. Иначе гово­ ря, участники событий стали их исследова­ телями. Они делали в истории открытия, они делали в ней обобщения, они события объясняли. Вероятно, идеалом поэта-историка был и остается Пушкин. В Сибири во времена В асильева тож е был поэт, в историзме ко­ торого нельзя сомневаться и даж е оговари­ вать его серьезными «но»,— это Леонид Мартынов. Однако в «Избранных» Васильева мы не найдем ни одного действительного, кон­ кретного события, ни одного подлинного исторического лица, кроме, разве, самых беглых упоминаний, которые могут при­ надлеж ать любому человеку, ни в какой ме­ ре не причастному ни к истории, ни к поэ­ зии. У него нет и в помине своего «славного героя прошлого», а ведь без такого героя не обошелся и, наверное, не обойдется ни один историк, тем более — историк-поэт. И те ж е картины революции, революци­ онных столкновений богаты у него необы­ чайно яркими красками, но по мысли и даж е по сюжетам они статичны, однооб­ разны. Несколько особняком стоит «Принц Фома», но и здесь — находка золотоискателя, а не поиск мысли исторической, и здесь — на первом плане краски, живопись. Однако как бы сам поэт ни подходил к историческому материалу, каким бы спосо­ бом он его ни находил для себя, факт ос­ тается фактом — все-таки мы, читатели, во­ спринимаем многие его произведения как исторические. И не потому, что время прошло, отда­ лило нас от событий и помимо поэта сде­ лало свое дело. Так не бывает. Сила самого опоэтизирования делает это, на это способ­ на, конечно, когда она попадает прямо в цель, то есть, когда опоэтизирование при­ лагается к событию действительно истори­ ческому, точно схватывает детали, краски, запах того времени, о котором хочет ска­ зать. Так и возник тот ж е «Принц Фома» и «Песня о гибели Казачьего войска», и «Со­ ляной бунт». Васильев жил в круге очень ярких впе­ чатлений, но не выходил из него, не настиг впечатлений и мыслей иных, их и нельзя уж е было настигнуть все в том же качест­ ве. С возрастом, с течением времени они не могли приходить к нему все тем же чисто эмпирическим путем, а только вместе с познанием, по крайней мере, вместе с при­ стальным, избранным интересом к какой-то стороне окруж авш ей его действительности, с ее изучением. Удивительно, что все тот ж е замкнутый круг своих впечатлений Васильев очень не­ значительно расширил даж е путешествиями. Он побывал и на Тихом океане, и на Лене, и в Средней Азии, но как немного у него произведений непосредственно об этих д а ­ леких местах, как мало он принес оттуда в свои последующие стихи и поэмы. Так они шли и шли — степные и родные ему с детства павлодарские запахи и крас­ ки через всю его поэзию: Тяжелой кошмой развернута мгла.., или: В черном небе волчья проседь.., или: Немеркнущая, ветряная синь Глухих озер. И пряный холод дынь. И даж е пулеметы у него — «пулеметы- косари», и д аж е революция в Германии — вино, которому настало время выбить дно у бочек. Он шел не вширь, а вглубь, в глубь то­ го, что имел от природы, от рождения про­ долж ая добывать все новые находки, много находок, однако, чем дальш е, тем все боль­ ше похожих одна на другую. Он не искал совершенно новых понятий и оценок, но по­ нятия и оценки, сложившиеся в то время, в которое он жил и которым жил,— часто передавал своей поэзией с необычайной си­ лой. Во всей Западной Сибири Павлодарские степи, вероятно, одно из самых унылых и однообразных мест, но для Васильева это золотая россыпь. Столичный поэт, уж е признанный, уже известный, он то и дело оказывается в пле­ ну у П авлодара, независимо от того, прок­ линал он его в стихах или воспевал. В конечном счете его гордость то и дело оказывалась гордостью опять-таки павло­ дарской.