Сибирские огни, 1966, №6

Уже в нем жизнь дышала еле-еле. Он встать не мог. От стужи замерзал. И только, словно звездочки, горели его большие ягоды-глаза. Они с мольбой смотрели в то мгновенье — а как еще им на меня смотреть? — с последним сердца хлипкого биеньем они старались жизнь запечатлеть. А я не мог тогда глядеть без боли: жизнь из него совсем уйти могла. Я чувствовал, как сердце мое колет отточенная острая игла. Я на руки поднял его, как брата. Привез домой и ягелю принес. Законы предков помня, диковато глядел и громко фыркал он под нос. Потом в углу за темнотой глухою кусочек хлеба робко полизал, и ж аж ду рыбьей утолил ухою... Я олененка Авкою назвал. Он выжил, мной спасенный олененок, дрож а поднялся, слаб и кривоног, привычки наши понял и законы, лишь говорить по-нашему не мог. Он спал со мной. Меня он, словно друга, будил утрами — фыркал в тишине. Сейчас он вырос. И в любую вьюгу он выручит меня, поможет мне. Лишь слов не знает он. Д а и не надо, мне больше слов другое говорит: подходит он и долгим добрым взглядом меня за жизнь свою благодарит. ВРЕМЯ Двадцатое столетие, ты смело над зыбкими туманами шагало, над валунами снежными звенело и над холмистой тундрою Ямала. Стрелою ты звенящею взлетало из луков дедовских — отживших, грозных. И вновь рожденное зарею алой рванулось в космос к отдаленным звездам. Столетие «Востоков» и «Восходов», на крыльях мысли, что быстрее света, ты на рубеж двухтысячного года проносишься космической ракетой. Тебе поможет крыльев взмах железный, и ветер над тобою будет реять. Но только с мыслью спорить бесполезно — она летит во много раз быстрее. К мирам далеким, по годам-ступеням лети, тебя направит мысли гений. И, верю я, недалеки те годы, когда ты будешь на Луне желанной сил набираться перед новым взлетом. Но — торопись! Стремись к своим высотам всечасно, ежедневно, постоянно. П еревел с ненецкого Л . ЧИКИН