Сибирские огни, 1966, №5
Да ить жалко вас, люди! Ить свой брат, мужик, не каки-нибудь городские... Разве ж мы без понятия? Конечно, пошумели, обидели ва ших. Был грех, чо говорить!.. А ты возьми в толк: сколь от вашей развер стки натерпелся крестьянин?! Сколь слез пролил?! Однако пришло время забыть. И на мировую... Вы — русские, и мы — русские. — Та-ак. Русские... Известно, не жиды! — буркнул Губин.— Базыльников дело гово рит. Вся Расея на коммуну вашу подымается! С дрекольем ополчились на супостата! По деревням пики куют... Как ни болела искалеченная грудь, Василий Павлович засмеялся сквозь кашель: — Хоть бы врать сговорились! Агитпроп ваш клистирный болтал, что Красная Армия на вашу сторону переходит. На кой черт вам пики, ежели красноармейских винтовок девать некуда? — Дык, этта, Вася, к слову,— нашелся Базыльников.— Хватит у нас винтовок, Михал Дементьич так просто сказывает, народно-де опол чение. Как на Колчака шли. Вот его превосходительство, морской гене рал Колчак на мужике возвысился, а с мужиком поссорился и— сгинул, пропал. И коммунисты пропадут, Вася, если не возьмут в соображение, чо к чему. А мы — за мужика. Мы — мужицкая власть!.. — Кулак завсегда мужику первый радетель... Слыхал эту песню. Старая песенка!.. Говорите прямо, чего добиваетесь?! Никак не разберу вас, благодетели. Губин вышел из комнаты, хлопнув дверью на весь дом. Базыльников прогнусавил: — Вконец расстроил ты, Вася, Михал Дементьича...— И с дрожью в голосе стал бормотать: — Отрекись, Вася... Право слово, отрекись, а? Умоем тебя, перевяжем, мундир дадим новый, саблю наилучшую, на коня посадим... — Вон оно что! Коня белого дадите? — Хошь белого чупахинского, хошь мово Игреньку... Выедешь ты на Соборну площадь, ровно крестьянский енерал Скобелев. Скажешь наро ду: так, мол, и так; мол, я, Шубин Василий, земляк ваш и расейский сол дат, отрекаюсь!.. — Эх, здорово! На белом коне? Начисто, говоришь, отречься?.. А вдруг я душой покривлю? Сказать скажу, а потом обратно к красным перекинусь? Может такое произойти со мной? Пропал тогда чупахинекий конь! — Э-э-э, нет, Вася... Не таковский ты, чтоб туды-сюды метаться. Мне ль тебя не знать! Вот. И тех, что в подвалах, сговори... Тебя послу шают. Комиссар! — Меня послушают,— глухо отозвался Шубин. — Обязательно! Обязательно, Вася! Ты, этта, умелец с народом говорить... Дверь открылась, пропуская Губина. Он нес, придерживая на жи воте обеими руками, тяжелый жестяной керосиновый бидон, кое-где тронутый ржавчиной. Грохнул его на стол и перевел дух. Потом накло нил бидон, и из широкого горлышка посыпался золотой дождь царских пятерок и десяток. Купец подержал руку на сердце. Помолчав, торжественно выпря мился. , т, „ — Вот, Шубин!.. Жертвую. Тут — тыщи! Не малые тыщи. Полови ну -вашим, кои пострадавшие. На новое обзаведенье... Вторая поло- вина — твоя’! Всю жисть копил, собирал. Не жалко! На обчее дело от даю... Бери гумагу, перо — пиши расписку на десять тыщ!..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2