Сибирские огни, 1966, №5

и над теми, кого нагло попирает и душит фашизм. «Щит — это твое сердце комму­ ниста» — вот один из девизов, под кото­ рым был воспитан комсомолец Белов, со­ ветский чекист. В жестоких условиях вой­ ны, вражеского окружения и смертельной опасности он не забывает о долге комму­ ниста и советского человека: защитить жизнь от смерти. Это не параграф офи­ циального наставления, не директива свер­ ху, это — долг сердца, долг солдата страны социализма. «...Миссия, которая выпала на долю Иоганна Вайса, лишена была фейер­ верочного блеска. Не блиц-турнир с зара­ нее определенными ходами, а величайшее испытание духовной прочности убеждений, нравственных представлений, умения не утратить веру даже в тех людей, у кото­ рых отнята родина и честь, окровавлена совесть,— вот что предстояло ему, вот что ожидало его». Вайсом — Беловым были спасены и возвращены в строй десятки бор­ цов против фашизма. В неравном бою с охраной большого фашистского концлагеря Белов получает тяжелое ранение. Даже в условиях совет­ ского госпиталя, не сознающий, что он у своих, разведчик последними усилиями воли заставляет себя не спать, растирая таблет­ ки снотворного, чтобы даже во сне не вы­ дать себя за того, кто не имеет ничего об­ щего с Иоганном Вайсом. Эта деталь своей выразительностью заставляет нас испыты­ вать настоящую душевную боль и стоит многих страниц. В это веришь и поэтому веришь во всего Белова. Роман заканчивается очередным подви­ гом советского разведчика. Он, наконец, воочию видит плоды своей нечеловечески трудной и сложной работы: тысячи спа­ сенных им от смерти советских людей, предназначенных фашистами для уничтоже­ ния в концлагере перед отступлением. Да, ради этого стоило жить и бороться. С мо­ мента исчезновения Иоганна Вайса за­ кончился трудный путь, гордая дорога Александра Белова. Но на этом не конча­ ется славный исторический путь советского человека, и сегодня, как двадцать лет тому назад, он держит в руках свой меч и свой щит — это утверждается всей художествен­ ной логикой романа В. Кожевникова. Ф . В а с и л ь е в а ГОЛОС СЕРДЦА С ветлана Кузнецова 1— поэтесса моло­ дая, но ее творческую манеру вряд ли спутаешь с чьей-нибудь другой. В чем же ' 1 Светлана К у з н е ц о в а , Соболи,- Стихи, М ., «Сов, писатель», 1965, , своеобразие ее стихотворений? Сформули­ ровать нелегко. Вот одно из них: В сердце синий край растим С самого рожденья. Из чего река Витим? Из синих отражений? Из чего река Витим? М ожет, из раздумий? Хочешь, завтра улетим, Сто костров раздуем... Хочешь, просто погрустим, Никуда не деться. Из чего река Витим? М ожет быть, из детства? Что же определяет обаяние этих стихов? Певучая речь? Богатство живых интонаций? Непосредственность чувства, «ряд волшеб­ ных изменений» его? Но нельзя же, в самом деле, отвечать вопросами на вопрос, как это может позволить себе поэтесса! А остано­ виться на чем-нибудь одном — трудно. В этом маленьком стихотворении нам не открывают никаких истин, но оно распола­ гает к размышлениям, создает раздумчивый песенный настрой, обостряет восприятие прекрасного — разве этого мало?.. О чем все другие стихи Светланы Куз­ нецовой? Родина и любовь — эти вечные те­ мы нашли в ее сборнике своеобычное, при­ мечательное выражение. В образной систе­ ме, в лексике, в ритмическом строе лириче­ ских миниатюр нашей современницы очень много от преданий и сказок, от устного на­ родного творчества. И это не производит впечатления нарочитости, сделанности, сти­ лизации. Форма естественна, органична, на­ ходится в полном соответствии с душевным состоянием автора, с миром его ощущений, мыслей и чувств. Ох, и круты у Байкала берега! Для кого я -свои слезы берегла? Для кого вязала синий шарф из гаруса. Уходила в море зыбкое без паруса? Сети крепкие закидывала, Красоте чужой завидовала? Чей я ночи горевые напролет Поджидала под Иркутском самолет? Ох, не сей в моих лесах печаль, не сей. Отольются мои слезы, Елисей. Сибирь, ее природа, ее краски, звуки и запахи отражены в стихотворениях Светла­ ны Кузнецовой любовно, свежо, щедро. В них многое традиционно: «ветра буйные», «реки бурные», «травушка росистая», «бере­ зоньки высокие», «сосновые лапы», «леса дремучие», «море синее»... Но эти тропы не воспринимаются как повторение, как без­ душное копирование давно известных нахо­ док. Обновленные контекстом, атрибуты устной народной поэтики наполняются мо­ лодой силой. Не звучат диссонансом с ними и «новые» метафоры: «северянки, льдиночки горячие», «ликующий подсолнух», который «цветет размашисто и яро»; «духмяные, ру­ мяные цветы»; «снег горит»... И «новые» рифмы: «о зарю — озеру», «с Каспия — сказ вели», «снег горит — снегири». То и другое представляется необходимым автору в его стремлении «все залить», «все заполнить» «байкальской хвойной синевой, зеленым вет­ ром, желтым полднем, осенней алою лист­ вой».