Сибирские огни, 1966, №5

с» Советском Союзе почти ничего не знает, знает только, что он большой и что там от холода вода бывает твердой. Сочувствие феллахам переполняет Абульфаза. Да, за последние годы немало сде­ лано для облегчения их участи. Феллах понял, что государство, власть впервые не на стороне помещика. Он слышит — феллахов впервые избирают в Народное собрание, в парламент, феллахи заседают в Каире вместе с президентом. Теперь феллах, арен­ дующий землю, платит за нее не столько, сколько запросит помещик, а не больше того, что установлено государством. Для батраков введен семичасовой рабочий день, и бат­ рак знает, что хозяин должен ему платить не меньше восемнадцати пиастров в день, о то не много, конечно, но раньше платили еще меньше. Абульфаз приехал в страну после новых декретов о земле. Теперь помещикам оставлено не по двести, а по сто федданов, феллахам вдвое снижена сумма выплат за полученную землю, рассрочка же увеличена до сорока лет. Это хорошие декреты!. Кроме того, за последнее время во многих деревнях появилась чистая питьевая вода, строятся школы, стало больше врачей. Но разве короткие годы способны изменить все, что сложилось за тысячелетия гнета и бесправия? Верно, среди феллахов распределено немало земли, однако беззе­ мельных еще много и живут они трудно. Вот сейчас несколько тысяч работает на по­ стройке канала... Привезли с собой сухие лепешки из дома. Размачивают в воде и едят. У не­ которых есть еще сыр. Из снятого молока сыр, калорий мало, его бы хорошо тем, кто жиреть не хочет. Еще лук, феллах везде лук найдет. От такой еды силы настоящей нет. А работа весь день на солнце. Ну, выпьет для бодрости стаканчик чая, больше ничего: каждый пиастр бережет. У него какая мечта, у феллаха? Своя земля! Не будет есть-пить, во всем себе откажет, лишь бы прикупить клочок хоть с эту комнату. Абульфаз обращается к Саиду. Тот выслушивает, кивает головой, говорит не­ сколько фраз. Саид сказал, что земля — главное, потом — купить буйволицу, потом — чтобы родилось много сыновей, вот о чем каждый крестьянин молит Аллаха. Я спрашиваю Абульфаза, что здешние феллахи думают о великой плотине. — Феллах? Он не думает о плотине. Он не представляет себе плотину так, как ггредставляем мы, Садд аль-Аали для него больше, чем сооружение. Если ему сейчас живется туго, он говорит: «Ничего, скоро будем кончать Садд аль-Аали, будем жить лучше, будет телефон». Зачем ему телефон? Он видел: в городе телефон, в полиции телефон, значит, это нужная штука, раз она у важных господ! Телефон — как мечта, понимаете? Земля, вода — это уж само собой, но еще — и телефон. Феллах — ведь он поэт, мечтатель. В Верхнем Египте всегда жилось труднее, чем в дельте: климат жестче, жарче, от моря далеко, местность тут не такая ровная, воду на участки надо поднимать выше. И вот, говорит Абульфаз, после тяжелейшего дня, намотав руки мотыгой, натрудив спину, феллах готов всю ночь слушать песни, передаваемые по радио, особенно если поет Умм Кульсум. Я слышал песни этой замечательной египетской певицы. Ее голос разносят ра­ диоволны Каира, Дамаска, Багдада, Бейрута. Особенно часто передается песня, на­ звание которой, если не ошибаюсь, переводят так: «Ты моя жизнь». М.не говорили, что исполняется она около двух часов, а композитор писал ее чуть не четыре десятка лет. — Она поет и сама плачет,— говорит Абульфаз, и с удивлением я вижу, что чер­ ные глаза его тоже влажнеют.— Из десяти египтян девять влюблены в нее. — Она молода? Красива? — Ей шестьдесят два года, кажется, она носит дымчатые очки. Песня делает ее прекрасной. Она поет, а феллах курит и думает,— (наверное, Абульфаз хотел сказать «мечтает» или «забывается»).— Феллахи очень музыкальны. Другой все продаст, а ку­ пит радио. Я рассказываю Абульфазу об одном маленьком происшествии. Мы увидели у до­ роги, возле канала, двоих феллахов, которые качали древним шадуфом воду, а подле