Сибирские огни, 1966, №5

Домой шли молча, как-то скучно попрощались у Привалова моста- Это был наш последний разговор. На другой день Женька не пришел в школу. Меня вызвал к себе директор. У него в кабинете сидела мать Женьки с заплаканными глазами. — Пичугин убежал из дома,— сказал директор.— Ты ведь дружил с ним... Он не говорил, куда собирается? — Не говорил. «А как же Чапаев? — думал я.— Не дождался Женька». Теперь мне стало совсем плохо и особенно было обидно, что Жень­ ка убежал, не сказав мне ни слова. Значит, не видел во мне настоящего друга. Теперь, наверно, он мчится на юг, к морю. Когда нас было двое дефективных, все же было легче. А теперь я остался один, и по-прежне­ му никто не хотел сказать, какой у меня изъян. Если небольшой, если б можно было исправиться, сказали бы, наверно, а не говорят, стало быть, дело безнадежное. Мне казалось, что все смотрят на меня с особенным интересом, и старался найти утешение в том, что все-таки я необыкновенный. Один на всю школу. Такие на дороге не валяются. Однажды на уроке учитель толковал что-то про удельный вес, по­ том стал решать задачи, а я не решал и все думал о своем. — Ты почему не пишешь? — спросил учитель. — А зачем? — спросил я. Учитель удивился. — Ты что, болен? — Я домой пойду,— сказал я спокойно, собрал книги и ушел. Учиться совсем расхотелось. Учиться интересно, когда впереди что-то есть, а без этого — зачем? А через несколько дней после того, как Женька убежал, в класс к нам пришел Деревягин, постоял около учительского стола и сказал глухо: — Пичугин, ваш товарищ, вы знаете, убежал... Так вот, он погиб. Около Ростова-на-Дону. Глупо погиб. Свалился с крыши поезда. Может быть, уснул. Он еще жил несколько часов.... Деревягин постоял, посмотрел на нас мучительно странными глаза­ ми и, тряхнув головой, ушел. Первой заплакала Вера Веденяпина. Упала на парту и, беззвучна закрыв лицо ладонями, задергала плечами. А в школу дефективных меня все-таки не перевели. После смерти Пичугина об этом больше не было речи.