Сибирские огни, 1966, №4

— Ты любишь меня? — расслышал он сквозь шум в ушах. Между пальцев Якова уже текли струйки. Он видел лицо Ноны то в отдалении, то вблизи, то смутным, то ярким. — Скажите мне, и я для вас... Я умру для вас! — услыхал он свой голос. И сказалось это легко, без заикания, доверчиво. — Милый мой Яша! Спасибо тебе. Не часто приходится это слы­ шать.— И вдруг ее рука в душистой лайковой перчатке прошлась по его щеке. Он схватил эту руку своей, мокрой, в которой еще дотаивал про­ зрачный, скользкий комочек снега. ■— Ничего-ничего. И ты будешь счастливым! Еще все впереди. Те­ бя еще многие будут любить,— смутно услышал он. В тумане тревожно стрекотали сороки, низко летая между стволов. Яков бросился в мастерскую. И этот большой, теплый сарай без окон показался ему восхити­ тельным, как праздник. Лежали груды реек, досок, под ногами шуршали стружки. Гудел огонь в плите. С потолка свисало много ярких лампочек. Бондарь и баптист на верстаках остругивали доски, Шорников ма ­ стерил узкое кресло с высокой, готической спинкой, Стариченко с Ко- лодцевым ладили какую-то террасу. Молоток и пила играли в руках Стариченко. За его ухом плоский карандаш, за поясом топор, во рту пучок гвоз­ дей, в кармане, вперемешку с семечками, тоже гвозди. Он рассыпал хтукоток молотка, из-под рук его летели щепки, обрезки досок, опилки. Он ничего не мог делать медленно. Он на работу налетал, как стреми­ тельный копчик на голубя. Другие рабочие рядом с ним казались не­ уклюжими, неумелыми. «Какой ты — человечище!» — подумал Яков о нем с любовью. В цехе свежо пахло сосновой смолой. Яков передал Стариченко чертежи новых декораций, их размеры. — Макет еще сохнет. К обеду Василий Михайлович принесет. — А ты чего, в холуи нанялся к нему’ — спросил Шорников. — Катись-ка ты к черту! — ответил Яков. Он плохо слышал свой голос, все еще полный смятения и счастья, все видя перед собой пылающее на морозе лицо Ноны. — Чего ты привязался к нему. Парень любит работу, относится к ней аккуратно. Это радость труда,— изрек бондарь. — А-а! — Шорников поморщился,— Радость! Подработать парень хочет, вот и все. — Я не для себя! Я помогал! — Врешь! Все заботятся только о себе. И не обеляй себя,— огрыз­ нулся Шорников.— Каждому хочется получше пожрать, да получше одеться, да еще, чтоб квартирешка была сносная — вот и весь тебе смысл человеческой жизни. — Идол! Для чего же тогда человёк существует? — насмешливо спросил Стариченко. д черт его знает — для чего? Мама с папой сделали, вот и су­ ществует. . ,. — Значит, для тебя ничего святого нет? — крикнул Яков. Нет! — убежденно ответил Шорников.— И для тебя нет. И ты только о себе заботишься... Ты ведь только себя стараешься обелить... ■ Он многозначительно помолчал, усмехнулся,— Ты понимаешь, о чем я толкую?. . — И погрозил пальцем: — Ты ведь не о родиче и не о родине, а о себе...