Сибирские огни, 1966, №4

Льва перевели в зимнее помещение, и поэтому рев его клубился как будто из утробы земли... — Раздевайся. . . Раздевайся ,— счастливо шептала мать. Роса испарины осыпала ее похудевшее лицо. Она стряхивала с его шапки и дошки снег. — Сейчас я разогрею чай. Это быстро. Супу хочешь? Яков березовым голиком смел у порога снежок с ботинок. Наконец-то он снова дома. И у него есть свое пристанище. Все по­ лучилось просто. А он мучился: «Как я приду да что скажу?» Облегченно вздохнул, оглядел кухню: он любил, когда на стенах висели плети лука, чеснока, пучки всяких трав. Почему-то вспомнилась ему рыжая Позвонушка и ее корзина с грибами. Яков прошел в свою комнатку, включил свет. Здесь все по-прежне­ му. На дощатой побеленной переборке висели нарисованные им реки Обь, Енисей, Лена с их притоками. Реки походили на синие густые корни неведомых растений. На столе лежал школьный портфель. Перед Яковом возникло твердое лицо Борьки. Среди солнечных морщин на воде закачалась белая «Плясунья». В тишине горестно и еле слышно дудела в зоопарке какая-то птица. Будто потеряла своих птенцов и вот бродит и в безысходном горе дудит в ясную, с чистым голосом флейточку, зовет их, ищет. Из-за того, что птица дудела в зимнем помещении, голос ее еле-еле угадывался. И от этого был еще горестнее. «Ну, не плачь, не плачь,— сказал ей Яков.— Выдержим и это!». Он насторожился, резко повернулся к переборке, прислушался, а потом тихо спросил: — У нас в доме никого больше нет? — А. кто же может быть у нас? — откликнулась из кухни мать,— Ты, да я, да мы с тобой. Тут опять задудело далеко-далеко, будто примерещилось. — Что это за птица? — спросил Яков. — Простая совка-сплюшка. Она все будто кого-то ищет. На спинке стула увидел серые брюки и пиджак. «Мама купила»,— он погладил нарядный костюм. Уже лежа в кровати, спросил: — Может быть, ты выйдешь замуж? З а переборкой мать долго молчала, потом отозвалась: — Зачем? — Ну, если ты любишь. .. Я — ничего, ты не думай... Я уже не ма ­ ленький,— голос его звучал рассудительно и спокойно. — Д а нет, Яшенька, куда уж мне... Лучше уж одной... Я вольный казак. — Каким был отец? До войны? Мать молчала, должно быть, в уме перебирая всю свою жизнь, наконец со вздохом ответила: — О себе он только думал. И ни о чем больше. Так, жил по- птичьи... Однажды мы на лодке переправлялись через Обь. Человек десять нас было. И как уж там приключилось — не знаю, но только перевернулись мы. Я плаваю так себе, «по-собачьи». Испугалась, нача­ ла захлебываться. А отец твой скорее от меня в сторону, в сторону. Он хорошо плавал. Выручил какой-то паренек. «Успокойтесь,— говорит,— вы можете плыть. Спокойнее. Вот так. Спокойнее. Ничего, выплывем. Я рядом с вами». И правда, успокоилась я и рядышком с ним поплыла и поплыла.. .— мать помолчала, вздохнула.— Бог с. ним, с отцом. Вы­