Сибирские огни, 1966, №4

И тут он будто бы чувствовал, что ему не хочется жить , т ак были противны ему тишина, спокойствие, медленные движения , отдых. .. И еще Серега Колодцев расска зывал , что Дубровин в своей вечной панике однажды натолкнулся на письмо. Кто-то писал его жене: «Крош ­ ка моя! Вспоминаю твои объятия, рвусь к тебе, целую твою шейку!» — Кто это тебя обнимает?! — з аорал Дубровин и чуть не запустил в жену ботинком. А это было его письмо с гастролей. Заполошный, он до того з а к р у ­ жился в театре, что забыл собственный почерк и приревновал жену к самому себе'... Яков зашел в комнату рабочих. Здесь плавал дым, говор. В эту ком­ нату любили заглядывать и актеры, и художник, и ребята из вспомога­ тельного состава. Сегодня опять привлек к себе внимание бывший бондарь. Он оби­ жалс я , что его все время выпускали на сцену то в роли ж а нд а рм а , то в роли старого солдата , то палача. Колодцев уверил бондаря, что вся беда в его сказочно пышных усищах. — Это главный твой враг! — клялся Серега. И Л яхов немедленно сбрил их, решив, что теперь ему будут д а в а т ь роли героев. Но лицо без усов стало мясисто-некрасивым и удивительно тупым. Режиссер Сарматов схватился з а голову и приказал парикмахе ­ ру сделать усы точно такие же, как были раньше. — Иначе я тебя вообще не буду выпускать на сцену,— пригрозил он. Глядя сейчас на лицо Ляхова , рабочие веселились, а больше д р у ­ гих — Колодцев. — Ах ты, боже мой, беспонятный! Ведь у тебя вся сила в усищах была ,—- убеждал Ляхова Шорников.— Они из тебя генерала делали . А сейчас ты что без них? Бондарь и бондарь, только и всего. Ляхов поглядывал на всех затравленно и злобно. У него полностью отсутствовало чувство юмора. Наконец он смачно всех выругал и ушел, с омерзением почесывая голое место под носом. _Со__сцены доносилась песня: Все вымпелы вьются, и флаги шумят, Наверх якоря подымают. Яков прислушивался, словно там без него могло что-то не по­ лучиться. — И ведь тоже, чадушко, мечтает !— заметил Шорников вслед Л я ­ хову.— Все мечтают! А потом жизнь каждому даст под зад . Каждый, как был бондарь, так бондарем и останется. Никуда от своих бочек не уйдешь,— в голосе его прозвучала непоколебимая убежденность. — Ну, это уж ты загнул ,— возразил Стариченко, пощелкивая се­ мечки и сплевывая шелуху в кулак.— Полно людей, которые приходят к своему. Вон тебе спектакль! Мечтали сделать революцию и сделали. А как же ты хочешь жить без того, чтобы куда-то не идти? — Идти-то можно, да вот куда придешь? — проворчал Шорни­ ков.— Придумываете много. А человек — он всю жизнь бьется из-за куска хлеба. А вы боитесь прямо сказать об этом, трусите оголить эту пружину жизни. Маскируете ее всякими красивыми словами. — Д а ну вас! С вами со скуки можно подохнуть! — воскликнул Колодцев, страдальчески морщась.— Заведут сзои рассуждения! Вы не живете, а рассуждаете о жизни. — Но все-таки горит же что-то в душе человека,— обратился Яков