Сибирские огни, 1966, №4

кудахчет: «Вот и весна-матушка прикатила! Вот и весна!» А посып­ лется снег, и она заворчит на зиму: «Опять, постылая, подмораживает!» И в этих словах Якову всегда чудилось что-то уютное, домовитое, точно она ласково ворчала на живое существо. Яков сел завтракать , чистил дымящуюся картошку. Отлетали, отжужжали? Век бы вас не было, окаянных,— бормо­ т ала тетка, сметая с подоконника дохлых мух.— Покрасить бы тебя на­ до, матушку,— озабоченно беседовала она с зимней рамой, ставя ее на подоконник. Дверь раскрылась, и на пороге появился Борька, как всегда без кепки, в легонькой непромокаемой штормовке с капюшоном на спине. Серые глазищи его, пухлые губы, вздернутый кончик носа — все выра­ жало тревогу. Яков так обрадовался, что бросил недсчищенную картошку, вскочил и потянул друга за руку, приговаривая: — Идем, идем! Когда же очутились в низкой — рукой до потолка достанешь — ком­ нате, он внезапно замялся . Борис подметил это. Яшка здорово похудел, в его бегающих глазах был нехороший, болезненный блеск. Бориса это совсем встревожило. Но, зная характер друга, он боялся все испортить какой-нибудь неосторож­ ностью. «Самолюбивый, гордый, черт!» — подумал Борис. И в то же время делать всякие подходы, разводить дипломатию было бы глупо. Яшка — парень с головой, его не проведешь! Лучше всего, по­ жалуй, прямо спросить. — Садись,— Яков кивнул на диван. Наступило тягостное молчание. И оба не знали, как выбраться из него. Не заговоришь же о погоде! Яков закуривал , кашлял от дыма, смотрел в окно. Борис подошел и тоже стал смотреть во двор. Там на клумбе все почернело, обожженное заморозками, обвисло, умерло. Вместо цветов на стеблях висели бурые коробочки и колосья с семенами. Под тонкими, увядшими плетями и листьями перепутанных настурций были густо насыпаны желтые ребри­ стые горошины семян. — Вот, видишь... Совсем уже... Зима скоро,— голос Якова прозвучал фальшиво. Злясь на себя, он хмуро добавил:— «Плясунью» надо устро­ ить на зиму. — Она уже в сарае у бакенщика,— как можно проще и спокойнее ответил Борис. Но из-за того, что в голосе прозвучала этакая легкая бодрость, от­ вет его тоже получился наигранным. Теперь оба старательно смотрели через врытые кроватные сетки. Там в выбоины на дороге хозяйки набросали охапками черные стебли георгинов с пожухлыми красными цветами, картофельную ботву и под­ солнечные будылья. Наконец Борис мягко спросил: — Что случилось? Яков молчал, дымил папиросой, прокусывая мундштук. — От матери ушел... школу бросил... Яков куда-то двинулся от окна, слепо наткнулся на стул, бестолково замотался по комнате и наконец сказал первое попавшееся: — Я уже работаю! — Где? — В т-театре. — Кем? — изумился Борис,