Сибирские огни, 1966, №4

Смыкался занавес , Яков что-то тащил, прибивал, поддерживал. А через несколько минут в мертвой тишине снова звучал голос Ноны то гневный, то ласковый, то яростный, то любящий. Яков, замерев, смотрел на нее в щелку. 7 Из театра он вышел с праздником на душе. И все думал о Ноне, о спектакле, о том, что это, наверное, счастье иметь такой дар: по-настоя­ щему любить и ненавидеть, смеяться и плакать. .. на сцене. Я уезжаю в дальний путь, Но сердце с вами остается! Шептал он слова из «Собаки на сене». Снежок уже давно растаял , было сухо и очень холодно. Казалось, эта стынь льется от ослепительной высокой луны. Но как только Яков спус­ тился к Каменке, он опять остался один с отцом, которого давно нет на земле, но который вдруг т ак резко ворвался в жизнь Якова и словно схватил его за горло. _ Всю ночь сквозь дыры в ставнях били разящие лунные копья, ини, пропоров мрак комнаты, вонзались в стену. Где-то далеко пели женщины. Их песня обдавала дикой тоской. Яков почувствовал себя таким бездомным, неприкаянным, словно он попал в чужой город, и вот — ледяная , ослепительная ночь, и ему негде приткнуться, ни одной знакомой души, а в кармане ни копейки, и он ночует где-то в подъезде, корчится от холода; и сияет над мертвым, чужим городом луна, и вдали голосят горькую песню. А где-то совсем- совсем далеко остался его любимый друг. В плащ-палатке , с раскати­ стым, звучным голосом. И никогда Яков не увидит его. И от этого ста ­ новилось страшно. Хотелось ударом кулака выхлестнуть окно, метнуть­ ся в лунный провал и ринуться к нему. Яков скорчился под одеялом и почувствовал, что если бы тетка что- нибудь у него спросила, он не смог бы произнести ни слова. Он сейчас даже мысленно заикался. Под утро ему приснилась Нона. Она сж ала его щеки ладонями, з а ­ глянула в глаза и ласково засмеялась . У него так ударило сердце, что он проснулся. И удивился: лицо его было мокрым от слез. Тетя Маша готовилась к зиме — вставляла вторые рамы. Чтобы меньше тратить ваты, она набивала опилками свои старые не раз зашто ­ панные чулки и эти ноги-кишки укладывала между рамами, а сверху, как снегом, прикрывала их ватой. По тому, как тетка собирала и сушила оставшиеся кусочки хлеба, как доедала после Якова суп или картошку, как берегла всякое ненужное тряпье, старые газеты, веревочки, как ожесточенно торговалась на б а ­ заре ,— Яков чувствовал, какую голодную жизнь прожила она, как тя ­ жело доставалась ей копейка. Работая , она разговаривала сама с собой, с вещами, со всякими предметами. Она говорила с березовым веником: «Ты что это, батюшко, весь р а ­ стрепался? Вон что! Никуда не годится, паренек!» А через минуту обращалась к кастрюле: «И куда это ты, мать моя, запропастилась? Эк, куда тебя занесло, благословенную!» Яков помнил— пригреет, бывало, солнышко и тетя Маша весь день