Сибирские огни, 1966, №4

бумаги в те дни чаще всего приносили горькие известия. Мальчик, с тяжелым чув­ ством вручая вести о потерях, потрясен «че­ ловеческой добротой», великодушием совет­ ских людей, которые «берегли, как патроны, ласковые слова». Именно в дни войны по­ чувствован герой стихотворения, как Сердце мое,— не мальчишеское — взрослое!— изнемогало, впервые опасно раненное человеческой добротой. Да , чуткое человеческое сердце отзыва­ ется на чувства других, но в этом — его си­ ла, а не слабость! А. Кухно не только не избегает сложных, как принято говорить, философских тем, но и тяготеет к ним. В стихах на такие темы легко впасть в одну из крайностей — либо упростить мысль, чтобы не «утяжелять» стихов, либо отдать дань рассудочности, которая, как известно, поэзии противопока­ зана. В лучших своих стихах поэт добива­ ется успеха. Вот стихотворение «Корвет». Прожив­ ший насыщенную событиями жизнь старик — «корвет усталый... навеки опустивший яко­ ря» — задумывается: Меня теперь томит одно и то же: Куда ты плыл, какой оставил след? Старик не боится прямого и резкого от­ вета на этот вопрос: Следы любые гаснут в океане. Чем выше вал —тем незаметней след. Кто морем жил — печалиться не станет О том, что в море памятников нет. Зато есть ощущение не напрасно про­ житой жизни, есть воспоминания о преодо­ ленных штормах, о товарищах, с которыми делились все опасности, есть забота о новой смене, которой предстоит плыть дальше, в неведомое, есть убеждение — Как я был верен парусам багряным,— Они верны багряным парусам! Так неожиданный и емкий образ корвета позволяет поэту, не упрощая и не деклари­ руя, дать свой ответ на нелегкий вопрос о смысле жизни. А. Кухно разнообразен в поисках и те­ мах. Рядом с несколько условной (и все же глубоко волнующей) романтикой «Корвета» соседствует прочной кладки стихотворение «Вещь!» Это — размышление о вещах, ок­ ружающих человека,— не только о книгах и умных машинах, но и о вещах «морально­ го порядка». Поэт воспевает тех, «кто з а ­ нят непрестанно выявлением сущности ве­ щей — творчеством, вещей изготовленьем, самых лучших — нужных позарез!..» Такие вещи нелегко создавать — об этом знают «облученные гордые семьи», те, что дорогие сплавы «через кровь пропустили свою». Это испытывает сам поэт: Не прославленным хочу быть и не вечным — Пусть сто . раз исправленным, но, вещным! Вещным, осязаемым, добротным, Чтоб строка- строки держалась плотно. Есть известный оттенок пренебрежения в словах «агитационные стихи». В данном случае определение «агитационные стихи» звучит как похвала: художественное реше­ ние, накал гражданских чувств поэта сде­ лали это стихотворение фактом поэзии, а не очередной декларацией, которая остав­ ляет читателя равнодушным. А. Кухно может быть и глубоко лирич­ ным. Таков он в стихах о природе, причем природа в его стихах — удивительно свет­ лая, радостная, хочется сказать — лучезар­ ная, обогащающая сердце человека и сама «очеловеченная», нуждающаяся в человеке, в его добром взгляде. Очень лиричен А. Кухно и в стихах о человеческом чувстве — будь то стихотво­ рение «Эдельвейс», исполненное преклоне­ ния перед чистотой и силой чужой любви, или проникнутое трогательной сердечностью, стихотворение «Рукавички», герои которо­ го — «маленькие, словно рукавички, с бе­ лыми чубами сыновья». Вчитываешься в строки поэта и неволь­ но задаешься вопросом — в чем секрет воз­ действия этих стихов? На этот вопрос от­ ветить нелегко. Иногда поражает умение А. Кухно несколькими словами сказать очень много: Первые беспомощные зимы, Втридорога нанятый уют. Должно быть, кто-то другой подробно описал бы маленький, утонувший в сугро­ бах домик, который стал первым приста­ нищем молодоженов, сказал бы о доброй или сердитой хозяйке, о многих и многих мелочах, из которых составилась бы карти­ на. А здесь — всего две строки, без единой подробности, а есть не только картина, но- и настроение, навеянное, должно быть, му­ зыкой стиха. Кстати сказать, инструментовке стиха А. Кухно уделяет особое внимание. Пере­ читайте хотя бы стихотворение о русской песне, посвященное Николаю Асееву,— и вы почувствуете мелодию каждой строки, каж ­ дого четверостишия, незаметные изломы ритма. Все это создает ту музыку стиха, которая дополняет недосказанное словами. Завершается книга поэмой «Море». Эта поэма сложна, как сложно и проти­ воречиво время, о котором она повествует. Это время отмечено тысячью незабываемых примет: здесь и «тачанки главные больше­ виков», что по-прежнему «стоят в озерах сыновних глаз», и Великая Отечественная, и подвиг на этой войне генерала-героя, в котором (хотя он не назван по имени) лег­ ко узнать бесстрашного Карбышева. Здесь— рассказ о тех, о ком мы сегодня кратко го­ ворим: «стал жертвой беззаконий времен культа личности»; здесь раздумья о личной ответственности каждого за все, что проис­ ходит в мире. Поэма названа «Море», образ моря про­