Сибирские огни, 1966, №4

«...Люди «огненной» профессии уходят на пенсию в пятьдесят лет. Испытал Ку- зурманыч и это. Три месяца выдюжил, а на четвертый явился в родной механиче­ ский и попросил спецовку». Такой любовью к делу счастливы все герои очерков И. Ермакова. Д а ведь и в сказах его положительные герои — умель­ цы, смекалистые и бывалые люди. Работ­ ники. Работа ведет по жизни телятницу Е. Ф. Гвозденкову, эту крестьянку — «сест­ ру Заглады». Работа привела ее к славе. Стала она — «совесть деревенская» — депу­ татом сельсовета, членом обкома партии. Едут к ней за опытом из соседних районов. И гордятся ею внучата. В последнем очерке — «Давыдыч» — сильней всего чувствуется то, что вносит в этот документальный жанр автор «Атамано- ва подаренья»,—разговорная, доверительная интонация сказа. «Давыдыч» написан от лица привычного ермаковского рассказ­ чика — бывалого «мужичка с хитрин­ кой». Документальность жанра не постра­ дала, напротив — рассказчик позволил ав ­ тору вводить в речь просторечия, диалек­ тизмы, колоритные детали, которых не мог бы, пожалуй, позволить себе член СП И. Ермаков. А в устах рассказчика даже разговор корреспондента областной газеты звучит сказово: «Слышно, братцы, на все­ союзном горизонте вы завоссияли...» В монологах же Давыдыча рассказчику особенно «просторно». Вот он говорит о некоей тунеядке: «...ихна же деревенска. Когда-то пофартило ей выйти замуж за де­ нежного вдовца. Жила, жила с ним — по сестрам вроде соскучилась. Така жара-пти­ ца в деревню прижаловала — шуршит да пахнет... От мухи визжит... Аж сотрясается от жиру...» «Сергей да Василий» и очерк о «бабке Гвозденчихе» написаны строже и... суше. Они — от автора, ездившего по заданию ре­ дакции к «маякам». Очевидно, И. Ермакову не следует отгораживаться «газетностью» от своей манеры письма. Эта манера и в документальном жанре «играет», позволяя «куснуть читателя за интересинку» (как говорит Давыдычу корреспондент) острым свежим словом героя, шуткой, неожидан­ ным поворотом разговора. Рассказчик, судя по этой книжке, выго­ ден и композиционно. И. Ермаков нагляд­ но это доказал: очерк «Есть сестра уЗагл а - Ды» рыхл, части его не свинчены, разорва­ ны, а «Давыдыч», связанный образом рас­ сказчика,— очерк тугой, компактный и емкий. Какой отсюда «вытек вытекает» (говоря по-ермаковски) — интересно, пожалуй, уже не читателю, а писателю. Читателю же ин­ тересно, чтоб И. Ермаков продолжал пи­ сать, пристально вглядываясь в сегодняш­ ний день, в героев этого дня, в его про­ блемы. Ю. М о с т к о в СЕРДЦЕ ПОЭТА |у ! о ж н о не знать биографии Александра * *Кухно, выступившего после длитель­ ного перерыва со своим вторым сборни­ ком,1 но по его стихам легко представить себе поколение, к которому он принадлежит, В тринадцать лет мы крепко знали, что значит проводить отца туда, где чаще погибали, чем совершали чудеса. Как долго длилось лихолетье! Как пайка1 нам была горька! Мы были дети... И не дети, когда вставали у станка. Это поколение рано узнало, что значит ненавидеть и любить. А радость победы над фашизмом оно испытало, еще не достигнув совершеннолетия. Стихи А. Кухно прочно «привязаны во времени» не потому, что в них есть ссылки на то или иное историческое событие, а потому, что поэт остро чувствует эпоху и говорит о вопросах, волнующих именно нас, людей шестидесятых годов. Заглавием книги стало название одного из стихотворений — «Ранимость». Каждый из нас слышал о ранимости человеческой души, причем понятие «ранимость» часто ставилось рядом с понятиями «слабость», «незащищенность». Действительно, на первый взгляд более сильным кажется тот, чья душа находится за крепкой броней, чье сердце закрыто для чужой радости и не сожмется от боли при взгляде на горе другого. Я принимал чужую жалость, И боль, и радость принимал,— говорит поэт, уверенный в том, что людям присуща «необходимость любить», и закан­ чивает стихотворение весомыми словами: Мне по одной дороге с ними, Иду — и нет иных путей. Я с каждым годом все ранимей. И чем ранимей — тем '.сильней! Это — не парадокс. Это — глубокое убеждение поэта, это утверждение общно­ сти людей, близких по духу. В двух послед­ них строчках заключена целая философия, противостоящая той, что выражена слова­ ми «человек человеку — волк». Тема человеческой доброты и щедрого сердца близка А. Кухно. Вот он рассказы­ вает о мальчишке, в трудные военные го­ ды разносящем телеграммы,—узкие полоски ' А л е к с а н д р К у х н о . Ранимость. Стихи. Новосибирск, Зап.-Сиб. кн. изд., 1965.