Сибирские огни, 1966, №4

отражавший какую-то одну сторону дейст­ вительности, нередко становился априорной, исходной точкой зрения на все явления мно­ гослойной жизни. Тем самым искусственно сдвигались эмоциональные горизонты поэ­ тических откровений, мысль художника задыхалась в прокрустовом ложе розово­ щекого бодрячества, духовный мир лириче­ ского героя представлялся читателю упро­ щенным и обедненным. Ныне такие явления все больше уходят в прошлое, и поэзия реагирует на них довольно непосредственно и недвусмысленно: И если вдруг,— нежданна и светла, вплетется в чувства легкой грусти нить, не, надо громыхать в колокола, позвольте человеку погрустить! (И. Ветлугин) Это далеко не означает, что современная поэзия утратила или как-то затушевала свои оптимистические мотивы. Можно на­ звать немало стихов сибиряков, в которых идет серьезный и непростой разговор с чи- тателем-современником о трудностях и контрастах жизни, о непреодоленных ошиб­ ках и заблуждениях — вообще о всем том, что еще заставляет нас и грустить и него­ довать. («Перун» Л. Кравченко, «Поп» Ю. Магалифа, «Зависть» К. Лисовского, «Мальчишка спит...» В. Пальчикова, «Завет» Н. Перевалова и др.). Но поэты не сгуща­ ют краски, грусть не мешает им радовать­ ся, негодование подкрепляется борьбой со злом и утверждением светлых идеалов в жизни; поэты убеждены, что «все ж мы родились не в худшем веке, жили жизнь не в худшем из миров» (Л. Решетников). Свойственный нашей поэзии оптимизм, па­ фос жизнеутверждения возникает ныне на более широкой и естественной жизненной основе... Убрав «знакомый бюст из парковой ал ­ леи», мы этим еще не выкорчевали оконча­ тельно и бесповоротно из душ человеческих культовскую психологию. Об одном из жи­ вучих ее «атавизмов» напоминает Александр Смердов в стихотворении «Наедине и вме­ сте». Его лирического героя одолевают не­ легкие раздумья о жизни и своем в ней месте. Все стихотворение — своеобразная исповедь человека, который живет уже «на убывающем лимите, как ротор, свой превы­ сивший предел», и которого поэтому тянет «порой побыть наедине с собою». Однако столь естественное человеческое желание еще может быть, к сожалению, истолковано весьма превратно: Не отдалишься ль так от коллектива, а там глядишь, от жизни вообще? Не лишне-де напомнить не в обиду,— ведь так в уединении своем не станешь ли замшелым индивидом, а мы к тому ль стремимся и зовем?! Прозрачная ирония этих строк полностью •снимает заключенный в них «тревожный 'упрек». И хотя стихотворение выдержано в элегических тонах,— грусть, пронизывающая его, мужественна, а мысль поэта жизнеут­ верждающа, обращена к людям: И все, чего хочу, ищу наедине я, чем наполнять себя хочу и впредь.— все лишь затем, чтоб жарче и яснее — душою в душу — с вами мне гореть. Радость созидания, поиск истинной и не­ преходящей красоты в мире, в жизни, в природе, в человеке, в труде, в искусстве — одна из магистральных тем нашей поэзии. Разумеется, каждый поэт вносит в эту не­ исчерпаемую тему свои коррективы, пыта­ ется отыскать собственные, незаемные сло­ ва, краски, образы, углы зрения... А это не всегда и не всякому удается, ибо, как ска­ зал Василий Казанцев, «несуетлива глуби­ на и не для каждого открыта». Судя же по двум стихотворным сборникам, изданным молодым автором в последние годы, по­ нятия «красота» и «глубина» у него — си­ нонимы. Удачи и поражения В. Казанцева в разработке этой темы во многом харак­ терны для нашей поэзии. В. Казанцев хочет «подводную страну увидеть в каждом сло­ ве, жесте». Когда объект таких поисков бы­ вает выбран обдуманно, мы встречаемся с интересными поэтическими находками и во­ очию видим даже «в маленькой работе Большой Работы красоту». Но бывает ино­ гда и так, что поэт, по его собственному признанию, ищет глубинную красоту «даже там, где нет ее. И, к сожалению, быть не может». Тогда упорный поиск прекрасного не оправдывает затраченных на него усилий и превращается в суетливую словесную игру... X X век — „расщепленье слова и ядра"? Острому поэтическому глазу, конечно, зримы «разных красок переливы, оттенки все и все тона» окружающего мира. Но ког­ да Иван Ветлугин, не соглашаясь полуто­ нами «главной сути приглушать», заявляет о своем стремлении «вначале увидеть глав­ ные цвета»,— мы понимаем, что тут речь может идти не столько о мире вещей и яв­ лений природы, сколько о мире человече­ ских и социальных отношений. В самом деле: Красны над Родиной знамена, черны — у всех ее врагов. И здесь уже определенно не может быть полутонов! (Стих. «Главные цвета*) Проще всего определить основную мысль другого стихотворения И. Ветлугина — «Хо­ дики»— таким образом: поэту ход часов слышится все нарастающим грохотом Вре­ мени,, как будто гиря скромных ходиков «тревогами всего большого мира, а не