Сибирские огни, 1966, №4
рассаживать пары по клеткам, следить за появлением птенцов. Яшка частенько ходил с приятелями за город, ловил в болотах л я гушек для журавлей и цапель и получал за это на мороженое. Дружно жил он с матерью. Вспомнив это, вдруг затосковал о ней. Ну, зачем же мать сделала так, что Яков теперь не может видеть ее?- И как теперь жить? Замуж , что ли, выйдет она за этого гризли? Неуже ли променяет сына... От колючей обиды пересохло в горле. Ему казалось, что все теперь непоправимо, все разрушено... Уже в темноте, усталый, похудевший, спустился по ветхой, треску чей лестнице к Каменке. Тетка всплеснула корявыми руками: — Д а что стряслось-то? Что за напасть, Яша?! Ты почему не идешь домой? — Не хочу,— буркнул Яков и отвернулся. Он дрожал . Замерз. Поев грибной похлебки, согрелся, ткнулся на старый диванишко. Ставни были закрыты, и в доме стоял непроглядный, плотный мрак. Слышалась бурлящая Каменка. А утром, когда Яков проснулся, в комнате, как в рассохшемся сарае, были натянуты золотые полоски лучей. Синие трещины исчертили став ни, синие глаза смотрели в дырки от сучков. С улицы из сияющего утра распахнулась дверь, и в сумрак рухнул огромный брус радостного света. В нем завыожилось множество пы линок. В дымно-солнечном провале мелькнули две черных тени. У дивана робко возникла мать, села, терзая в руках платок. — Идем. Идем домой,— виновато шептала она.— Идем.— Она явно боялась его, сутулилась, просила пощадить ее.— Один ведь ты у меня. — Чего там... Один! К-как бы н-не так ,— зло бросил Яков. Мать уткнулась в ладони. Должно быть, ей было стыдно, стыдно и страшно. Она не могла смотреть ему в глаза. — О, господи! — выдохнула она. И, представив, что мог ночью услышать ее сын, вздрогнула, застонала сквозь сжатые зубы. А он, испытывая злое удовольствие, бил ее словами: — То-то, н-не д-давала п-повесить портрет отца. Ведь он же мог все увидеть! — Перестань! — прикрикнула тетя Маша .— Не твое это дело! Мать еще не старая. Ей надо устроиться. А отец твой... — Молчи! Молчи! — зашептала мать, вскакивая. — Д а чего уж теперь! Не маленький — поймет. Отец твой... Какой Ьн герой! — Д а замолчи же ты! — мать бросилась к сестре, з аж а л а ее увяд ший рот ладонью. Тетя Маша оттолкнула сестру. — Не будешь же ты врать всю жизнь! Полицаем он был, предате лем! Партизаны его расстреляли! — В-в-в-врешь,— едва выговорил Яков. Он швырнул одеяло на пол, вскочил, бросился к тетке, хотел снова крикнуть ей «врешь», но не смог и метнулся к матери, схватил её за плечи: — Это п-п-п,— и опять ничего не мог произнести. — Яшенька! Успокойся! Мы с тобой не виноваты!— мать пыталась обнять его за голые, худые плечи.— Я уже все слезы выплакала . Берегла тебя, молчала. Выдумывала об отце хорошее. Яков совсем ссутулился, грудь его впала. Он словно оглох, ослеп; не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2