Сибирские огни, 1966, №4

часто просыпался от рева и грызни. Особенно волновался ночами лев Султан, чуя трепещущих антилоп. Войдя в дом, Яков удивился: в большой комнате горел яркий свет, на столе виднелась закуска, графинчик с водкой. Пахло маринованными грибами и колбасой. Одетая в лучшее платье, мать раскраснелась, похорошела, глаза ее молодо мерцали. В такие минуты она любила петь ямщицкие песни. А пела она их душевно, эти удивительные песни. З а столом сидел дядя Платон в новом черном костюме. Его седова­ тые бурые волосы волнисто падали на лоб. Шея была короткой, толстой. Она почему-то показалась Якову неприятной. Из всего облика дяди Пла ­ тона проглядывало что-то похожее на гризли. Якову часто люди напоминали кого-нибудь из птиц или зверей. Он любил отыскивать это сходство. Так, в Борьке ему чудился умный добрый пес. Из тетки Маши так и вылезала кудахтающая курица. Был в школе толстяк до смешного похожий на домовитого, шныряю­ щего ежа , который вечно что-нибудь промышляет. Была девочка-синичка. Была учительница, горделивая и плавная, как лебедь. Были люди-обезьяны, люди-лоси, люди-львы. Так видел Яков, наверное, потому, что все его детство было связано с обитателями зоопарка.. . Мать и дядя Платон пили из старинных, серебряно-узорчатых чарок водку, настоенную на траве-зубровке. Мать была мастерицей готовить эту настойку. Только к большим праздникам вынимались из сундука чарки, из ко­ торых пили когда-то бабушка и дед Якова. — Садись, сынок, поужинай! Промок, поди,— со странной, затаен­ ной радостью проговорила мать. В окно донесся хохот гиены и густое мяуканье барса. Мать повернулась, прислушалась. — Эк, их разбирает нечистый! Это Султан всех булгачит. — Вот, брат, зашел к вам. Ненастье, скучно одному. Ну и заглянул на огонек,— строго объяснил дядя Платон. Яков ничего не ответил, причесался, глядя в зеркало на комоде. За металлическую скрепу вверху зеркала была заткнута его фотография. А вот фотографии отца нет... Пока пили чай, Якова расспрашивали о погоде, о фильме, но он чув­ ствовал, что лишний здесь, и от этого было неприятно и тревожно. И еще почему-то раздражало , что мать такая полная, привлекатель­ ная. И новый костюм дяди Платона раздражал . А его медвежья шея к а ­ зал а сь просто противной. Д яд я Платон иногда, по-соседски, заходил к ним. Человек он был одинокий, неплохой, «самостоятельный», как говорила мать. Чего же тут особенного, если он и нынче зашел? Пусть посидят. Много ли у ма ­ тери радости? Всю жизнь работает. Л еж а в кровати, Яков слушал, как дождь порывами стегал по ставням. В комнате, за дощатой переборкой, тихо разговаривали, смеялись. А иногда затихали. И надолго. Яков беспокойно смотрел на огненные трещины щелей. В тишине дождь барабанил, да слышалось утробное, гулкое, словно в ущелье, рычание льва. Потом за переборкой снова оживали, раздавались притворно спо- клйные голоса: