Сибирские огни, 1966, №4

— Это, конечно, хорошо...— Она ладонью смахнула со лба испа­ рину. — Ты мне дай фотографию! — Не дам,— в голосе матери прозвучала неприязнь, будто была не­ довольна Яковом. — Почему? — удивился он. — Не настоящий это музей. Пока в новинку — хранить будете, а потом надоест и растеряете все. — Мама, все будет храниться вечно! — Яша, не мучай меня! — и снова мельчайшие капельки испарины росой высыпали на ее лбу и носу. — Д а я не мучаю,— растерялся он.— Чего ты?.. — Не дам. — Я пересниму в фотографии! — Не хочу. Потеряют или испортят. — Мама, честное слово... — Не дам,— твердила мать. Ее белые ресницы дрожали. — Д-да п-почему? — в минуту сильного волнения Яков всегда на­ чинал чуть-чуть заикаться. — Не дам. Яков рассердился. Вот накатит на нее такое упрямство, и ничего не поделаешь, твердит одно: «Нет» и «нет». И ничего не объясняет. У матери хранилась только одна фотография отца. Яков не раз про­ сил повесить ее на стену. Он хоть и не знал отца — родился после его ухода на фронт,— но гордился им, рассказывал о нем друзьям. И хо­ телось Якову видеть его. лицо каждый день, а мать не давала снимок, дескать, выгорит на солнце, мухи обсидят. Яков, еще мальчишкой, часто расспрашивал мать об отце. Заводил он эти разговоры обыкновенно вечерами, уже лежа в Кровати. Мать плача за переборкой в своей комнате, рассказывала: — Он был... Смелый, честный он был! Он не давал и пылинке упасть на меня. У него душа... Душа его для всех была нараспашку! Он готов- был помочь любому!— Она всхлипывала, уткнувшись в подушку. И Яков начинал понимать, что такое любовь, если через столько лет мать могла так задыхаться от горя. И он любил ее за эту любовь к отцу. — Не надо, мама, не рассказывай больше, не надо! — чтобы как-то утешить ее, просил Яков, садясь в своей кровати и приникая к переборке. А мать еле выговаривала, почти шептала: — Он погиб, как солдат! Я ведь уже рассказывала тебе. Когда з а ­ горелся танк, он мог выпрыгнуть, спастись. А он не выпрыгнул! Нет! Он не думал о себе, не боялся. Нет-нет! — уже почти кричала она в подуш­ ку, словно ей не верили. Яков представлял отца молодым, отважным, победно-стремитель­ ным. И жаждал только одного: быть, как он. Отец смотрел с фотографии цыганскими, жаркими глазами. Один- глаз был хитро прищурен, другой смешливо расширен, одна бровь опу­ стилась, другая поднялась. Он в упор глядел на Якова, как будто говоря: «Что, брат, скис?! Ничего! Мы еще повоюем, поживем! Выше нос!» , с годами эти разговоры об отце становились все реже и скупее. Мать говорила о нем уже спокойно и даже как будто бы нехотя, и это Якову не нравилось. В душе его крепко поселился образ отважного, молодого и всегда радостного отца.