Сибирские огни, 1966, №4

Мы простояли у лагеря до рассвета, когда на уныло-плоском, з а ­ снеженном берегу стал уже виден ребрастый купол палатки с дымком, струящимся из железной трубы в морозное безветрие. Из палатки вы­ ходили бородатые люди, зябко запахивались в полы меховых шуб, спускались к самой воде, смотрели в нашу сторону. Вон и Леша , машет рукой: уходите, мол, чего мешкаете... На другое утро после возвращения из плавания я пришел в конто­ ру как всегда чуть пораньше остальных. Там я застал Ларису. Она си­ дела за сбоим столом заплаканная , бледная, платком вытирала опух­ шие от слез глаза. — Ну что ты, что ты, Лариса ,— неуклюже успокаивал я ее.— Все ведь хорошо. Я видел его, разговаривал. Четыре месяца ждала , а к а ­ кую-то неделю... Она уткнулась лицом в ладони, и плечи ее затряслись в беззвучном плаче. — Лариса , нельзя же так... — Юрий Андреевич,— сказала она, немного успокаиваясь.— Мож ­ но я дома побуду сегодня? Я все равно не могу... — Конечно можно. А вечером я зайду, все тебе расскажу. — Нет,— попросила она.— Не надо... Я одна хочу... Белосельский пришел на работу хмурый, будто озабоченный чем- то, взгляд его был непривычно рассеян. Вот,— решил я.— Теперь и с ним не поладила. Конечно, трудно ей сейчас, оттого и нервы... Наверное, разлад у них был серьезный: больше они уж не встре­ чались, а на работе даже избегали глядеть друг на друга. И все эти дни Лариса ходила с заплаканными глазами... Как раз в это время в низовья реки отправлялся обоз из восьми собачьих упряжек. Упряжки принадлежали рыбацкому колхозу: рыбаки должны были забросить на места четыре промысловые артели и согла­ сились на обратном пути снять Лешину группу. Однако за сроки не ручались. Начались пурги. По ночам я прислушивался к завываниям ветра, пытаясь уловить в них шум подъезжающих упряжек. Прошли сутки, вторые, третьи... Леша явился на шестые, глубокой ночью. — Принимайте заблудших! — услышал я через стенку его весе­ лый голос, и вслед за тем — тяжелое топанье унтов через всю комнату. Я вскочил, быстро оделся и совсем уж собрался бежать к нему, но вовремя спохватился: там сейчас обходились и без меня. Я присел на койке и стал ждать, когда Леша постучит кулаком в стену,— это был наш сигнал вызова. Сначала за стенкой раздавался Лешин голос. Он становился все тише и тише, а когда совсем умолк, стало слышно, как Леша ходит из угла в угол. Что это он, волнуется будто? И вдруг за стеной раздались рыданья. Не те радостные рыданья, которыми облегчается изболевшаяся человеческая душа. Рыданья были глухие, тяжелые, будящие тревожные предчувствия. . ..Леша вошел ко мне без стука, не поздоровавшись. Был он в шу­ бе,— наверное, не раздевался с дороги. Обросший светлой бородой, ис­ худалый, с черными обмороженными щеками. Слушай, глухо сказал он.— На Колыме отряд формируют. Ты отпусти меня, может, пригожусь там. Я смотрел на него, и в памяти у меня поспешно выстраивались в логический ряд поздние ночные разговоры за стенкой, заплаканные гла ­ за Ларисы, рассеянный взгляд Белосельского...