Сибирские огни, 1966, №3
■Базар закрыт — торговать нечем, из деревни ничего не везут, рас-' путина. А все местные секретные мучные и масляные ухоронки спекулян тов ЧЦКА разгромила и сдала конфискованные припасы в ЕПО Еди ное Потребительское Общество, которое не столько производило съест ное, сколько пользовалось доброхотными даяниями чекистов и подачками Упродкома. Впрочем, и с самим комиссаром Упродкома - «Главковерхом» по части съедобного,— получилось неладно: Ч Е КА обревизовала упродкомовские закрома и, после ревизии* сам комиссар оказался с пулей в ноге — в тюремной больнице и без партбилета. В общем, голодно было в городе, кормившем рабочий класс супом «кари глазки», о коем докладывал в ГубЧЕКА Гошка Лысов. Голодно и неуютно. О пасхе молчали. Не до христосования было... Иное дело в богоспасаемой Колывани. В колыванских пятистенниках, в двухэтажных хороминах пекли и жарили, варили впрок студни-холодцы, тысячами заготавливали пель мешки и замешивали опару за опарой — придет заветный денек, зальет ся село самогонной дурью, с застольной снедью, с песняком и многими гармошками, с грохотом кованых ямщицких сапог по свежекрашеным здоровенным половицам. А потом, как водится, семейный, межсуседский и родственный мор добой; пойдут в дело вышитые шелками рукавички, в которых екате рининские пятаки запрятаны да «кибасья» — свинчатки-грузила с ры бацких сетей. Колыванцы готовились. Но вдруг весна отступила — трахнул за поздавший отзимОк. Такое в Сибири весной нередко. Враз угрюмо стало на селе: снова, словно зимой, обезлюдели площадь, улочки и проулки. И в домах — молчок, нигде не пробьется сквозь щели разве селая гармонь, не раздастся удалая пляска, стихийная, предпразднич ная — известно: кто празднику рад — накануне пьян. Тихо... — Молчит село... Вроде чевой-то ждут, насторожились,— говорит председатель волревкома военкому Шубину,— аль просто по погоде?.. — Не-ет, Андрей Николаич!.. Погода — погодой, конешно, не ра дует, а только думки ихние — сами по себе. От погоды — в сторонке... — Дознаться бы... — Дознаешься, как же, держи карман!.. Повстречал на площади сёдни Мишку Губина... Шапку за полверсты ломает, зараза купецкая! Сошлись — за руку ухватил: «Мое почтение,— по отечеству называет,— партейному, говорит, деятелю»... А глазищи — ух, совиные!.. — Да, чего-то, кажись, чуют гады. Ты не слыхал, как в мире дела- то? Что там с японской микадой? Может, еще ультиматум послал нашим?.. — Черт ево знает!.. Воротится Ванюшка Новоселов из городу — узнаем все новости. — Эх, до чего же, друг, неладно, что мы про себя из городу узна ем?!.. До чего обидно! Буду опять просить, чтобы Ч Е КА нам, хоть на время, сотрудника послала... — Вот отсеемся... Ну, будь здоров. IV На страстной неделе, несмотря на распутицу, наладился в город колыванский житель Иннокентий Харлампиевич Седых — не то чтобы из богатых, однако хозяйственный и домовитый. " Т А 'А , ■ V. v' ' ; ■■А
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2