Сибирские огни, 1966, №3

■подвергаются одинаковому (в разных, правда, дозах) и одинаково выдерживают его. В пределах этого круга, становившегося привычным для нашего искусства, когда ■оно обращалось к сложному, писатели и режиссеры, то есть люди той же среды, чувствуют себя уверенно, свободно. Здесь им (и нам, зрителям, читателям) уже все ведомо, и новые встречи не всегда приносят что-либо новое, подчас вгоняют его в схе­ му (история Кочеткова). За пределами же освоенного круга нет такой определенности, такой выверенной ясности. Д а и вообще за пределы эти не всегда удается выйти. Даж е когда того требует тема и жаждет худож ­ ник. Придется вернуться к примеру с Ивано- вым-первым и Ивановым-вторым. При­ водя его, автор до поры до времени не обращал читательское снимание на служеб­ ное различие Ивановых. Пришел час обратить. Тот, прежний Иванов, был бой­ цом, сержантом; этот — поначалу капита­ ном, помощником командира танковой бригады, а вскоре — полковником. Надо ли разъяснять, что восприятие войны солдатом и полковником не во всем совпадает, что они не одинаково ви­ д я т поле боя и не одинаковый крест на нем несут. Обоснованно отвергнув Иванова-первого как символический образ воюющего наро­ да, К. Симонов и А. Столпер не заполнили ■образовавшуюся брешь. В «Живых и мерт­ вых» армия представлена либо офицерами, либо безликой солдатской массой, вначале отступающей, потом — наступающей. Замкнутость в границах заколдованно­ го круга сузила широко замышленную К. Симоновым и А. Столпером эпопею. Авторы подчас топчутся на месте, перепе­ вают, разжижая, уже сказанное. Что такое Синцов как не повторение — менее значи­ тельное и уместное — темы Серпилина? Слабо закрепленный сюжетом, он мельте­ шит перед глазами, выказывая любезную детективному кинематографу способность к случайным встречам. То случайно — надо же так! — встречается с женой, не­ ожиданно заглянувшей домой, то с райко- мовским работником Малининым, помня­ щим, как некогда готовил для Синцова партийные документы, то ,с вновь вернув- , шимся на фронт генералом Серпилиным. " А более «мелкие», но не менее случайные встречи — с Мишкой Вайнштейном на фронте, с Люсиным перед К П П . Все это допинги необходимые, дабы Синцов функ­ ционировал в фильме. Захватив максимум экранного времени, Синцов к месту и не к месту разглагольст­ вует о доверии. За эту, излюбленную, тему «Живых и мертвых» он держится обеими руками; выпустит — того и гляди, «выва­ лится» из картины. Когда, наконец, у Син­ цова возникает возможность завершить свои мытарства, он гордо отвергает разговор с Серпилиным; «Хочу, чтобы все шло, как идет. Хочу, чтобы поверили до конца не кому-нибудь, а мне самому...» Уж е не знаешь, что важнее — разбить гитлеровцев или добиться восстановления Синцова в партии... Авторы «Живых и мертвых» сами чув­ ствовали: многоплановая эпопея о ратном подвиге народа не может обойтись без солдата, рабочего, крестьянина, без рядо­ вых людей тянувших четырехлетнюю лямку войны. Они всячески старались включить их в кинематографическое действие, предоста­ вить место и слово в ленте. Но удавалось ли им это? В стремлении осмыслить войну, пере­ дать ее в двух измерениях, тогдашнем и нынешнем, создатели ввели закадровый ав­ торский голос. «Они еще не могли предста­ вить себе...», «Никто из них не знал...» — напоминает невидимый автор, взирая на них, людей сороковых годов, с высоты шестидесятых. Это — оправданный и сильный прием. Благодаря ему трагедия обретает историче­ скую протяженность и приближается к нам. Н о в нем скрываются и свои опасности. Во-первых, складывается убаюкивающее представление, будто сейчас, будто нам все уже досконально известно о минувшей вой­ не, ее пружинах, тайнах, законах, и оста­ ется лишь, пользуясь своей осведомлен­ ностью, комментирвать минувшее. А, во- вторых, сегодняшнее комментирование тог­ дашних людей и событий ведет к неволь­ ному их осовремениванию. Когда автор посвящает нас в пред­ смертные мысли генерала Козырева, мы отличаем: это все же авторские мысли, а не козыревские. И упорство, с каким автор вновь и вновь возвращается к критическим раздумьям о Сталине, лишь подтверждает наши подозрения. «Представители народа» появляются, как правило, в фильме, чтобы в той или иной форме высказать свои претензии к Сталину и исчезнуть в затемнении, в мон­ тажной перебивке. Лесного жителя инвали­ да Бирюкова и московского мастера Зосиму Ивановича играют Б. Чирков и М. Сергеев, актеры, способные подобно антропологам по одной черте восстановить цельный облик. И хотя каждый из них вызывает полное доверие, однако в художественной системе фильма, да еще из-за постоянного возвра­ щения писателя и режиссера к не идущей из ума мысли о вине и ответственности Сталина, они оставляют чувство искусст­ венности, подстроенности. И тогда, разумеется, встречались люди, критически относившиеся к Сталину, и если б Бирюков или Зосима Иванович были героями отдельных киноновелл, они не вызывали бы ни малейшего возражения, более того — мы бы радовались их мудро­ сти и проницательности. Но когда нарочи­ то нанизываются примеры и высказывания одного плана лишь для того, чтобы под­ твердить авторскую мысль куда более позднего происхождения, нас начинает ко