Сибирские огни, 1966, №3
ниях и захмелев от вина и непривычно сытной еды, затянул: По актировкам, Врачей путевкам Я покидаю лагеря.*, Трубников зло • перебивает товарища: # Мы красная кавалерия... Задумчиво улыбаясь, Кочетков подтя гивает. В фильме осталась и исповедь Кочет кова, и быстрый хмель за столом. Н о поет он уже другую песню, и к нему примы кает Трубников: Что б ни случилось — мы бойцы, И мы до той поры солдаты. Покуда зимние дворцы Еще не все на свете взяты. Режиссер так торопился засвидетель ствовать неизменность Кочеткова, что тен денция обнажилась, став неприкрытой тенденциозностью. А между тем, не где-нибудь, именно в «Председателе» идея преодоления культо вых установлений наполнена конкретным содержанием, борьба развертывается здесь задолго до того, как о ее необходимости будет объявлено официально. Однако ве дет ее не Кочетков, смущенно улыбающий ся гд'е-то на втором плане, а крутой, не лю бящий деклараций Егор Трубников. Сам. Один. Почти молча. О «Председателей спорили устно и пр- чатно, да так, как ни об одном фильме по следних лет. Причины этого не только в естественном различии вкусов и мнений, не только в бьющем в глаза смешении сти лей — сурово реалистического в начале и приторно буколического в конце, но в глубокой внутренней противоречивости кар тины, отражащей и двойственность автор ской позиции, и объективную сложность проблемы. Благодаря Трубникову — М. Уль янову такая двойственность из области умо заключений и отвлеченной полемики пере несена в человеческие отношения, быт, по вседневную работу. Среди рассматриваемых сейчас персо нажей наиболее явный антипод Трубникова, пбжалуй,— Уваров. Егору Трубникову неведома жизнь для себя, личные его побуждения сведены к ми нимуму. Он без сожаления расстается с размеренным пенсионным житьем, город ской квартирой, женой и едет в деревню. Вот она наплывает на нас, эта дерев ня — унылая, тонущая в грязи, с покосив шимися избами, крытыми тесом и соломой. А на коровнике уже обнажились перекры тия — солома пошла на корм скоту. В на возной жиже лежат коровы, выпирающие ребра, того и гляди, прорвут кожу. Наверно, Егор, давно заделавшийся го родским жителем, не знал толком — какова из себя послевоенная деревня. Зато теперь узнал. С ходу, с первых минут. Братуша Семен темнить не станет: жизнь на соплях, колхоз — что посеешь, назад не возьмешь. Н о Егор Трубников, в отличие от У ва рова, не трус, отсиживаться за чужой спи ной не станет. Что ж, будет как все — хле бать пустые щи, спать у брата на лавке,— а колхоз поднимет. Нет, у брата на лавке он спать не бу дет. Семен да Семенова жена Доня ему на дверь укажут. Разлетится на куски бала лайка, застынет на губах у Донн дурашли- -вая ухмылка. Больше Семен ему не родня, самый лютый недруг, так до конца не про стит он брат^, посягнувшего на его жизнь. Однако Егора одиночеством не запуга ешь. Он среди ночи, закинув на плечо то щий вещмешок, пойдет куда глаза глядят. Но не дальше околицы. Отсюда он не уй дет, ничто его отсюда не прогонит, ни ни щета, ни темень, ни помехи, которые бу дет чинить туповатый секретарь райкома Клягин, ни доносительские заявления, кото рые на потребу Калоеву будет в поте ли ца сочинять Семен. Да разве перечислишь все преграды, что стоят и еще станут на прямом,i как стрела, пути Егора Трубнико ва. А он, стиснув зубы, не давая послаб лений ни себе, ни людям, будет идти, идти, идти. Будет в кровь разбиваться, но не за просит «пардона», не откажется от обеща ний, данных колхозникам. И тут мы замечаем 'еще одно отличие Трубникова от велеречивого и лживого Уварова. Егор — правдив. Скупой на слова, он каждое произносит, как клятву. Из-за того и вспыхивает его первая размолвка с райкомом; зачем, дескать, народ пугает, о трудностях напоминает, двенадцатичасо вым рабочим днем, железной дисципли ной грозит. А Трубников по-другому не может. Только в лоб, только быка за рога. Д а и к чему петлять,— не ради своей вы годы он стал председателем колхоза. Во всем, что он делает, корыстный расчет на чисто отсутствует. .Поэтому не боится вы сказывать людям самую горькую правду. Надежда Петровна, приютившая Егора, ставшая его женой, сразу разглядела не обычность Трубникова: «Да вы первый цельный человек, какого я здесь видела...» Завидная цельность отличает Егора Трубникова, выделяет из .шеренги примель кавшихся кинематографических предкол- хозов. Созданный талантом писателя, ре- ' жиссера и актера, он захватил, увлек их и повел за собой. Операторская камера не может оторваться от Егора, все что не Егор — для нее постольку-поскольку. За Егором она следит безотрывно, улавливая каждый жест его,, каждый шаг, каждое ду шевное движение, отражающееся на му жицком его лице. Определенность внешней пластики совершенно выражает внутрен нюю определенность. В Трубникове все до ведено до точки, до той рискованной гра ни, когда качество нередко начинает пере-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2