Сибирские огни, 1966, №3
ответственности у самих хлеборобов. Ведь об этом говорилось и двадцать, я десять лет, и год тому назад, и, выходит, положение дел почти не менялось. Уж е вечером, присев, чтобы записать впечатления дня, я примерно прикинул, что уже сказано в печати об этой беде. По подсчетам, в Сибири в 1961 году было пора жено овсюгом тридцать пять миллионов гектаров посевов. На территории от Урала до Байкала не добрано из-за сильной засоренности полей только овсюгом четыреста мил лионов пудов зерна. Это почти в четыре раза больше, чем сдает государству зерна на ша область. Засоренность полей стала бедствием уже давно. Бывало, идешь в конце лета межником через поле, где была ,посеяна пшеница, идешь километра два и все видишь нечто похожее на узбекский цветистый ковер, в дру гом месте на шубу со свалявшейся шерстью или на потник. Сорняки, набросившись на пшеницу, скрутили ее, переплелись, повалились вместе с ней на землю и теперь лежат и, -торжествуя, сверкают красками. б общем-то давно уже было ясно, что надо принимать срочные меры. Но, уди вительно, на деле ничего не менялось. Почему? Думается, для того, чтобы начать серь езное наступление на сорняки, нужно было, прежде всего, знать, каким путем можно избавиться от них. А ясности не было. Одни говорили, что нужны чистые пары, другие, что с приходом кукурузы с сорняками будет покончено, третьи давали новый рецепт, возлагая большие надежды на гербициды. Но последние поступает еще в недостаточ ном количестве, а решать-то вопрос нужно сегодня. Время шло. Жизнь показала, что сорняки нельзя одолеть какой-либо одной мерой, нужен комплекс мер. Уж е довольно четко обрисовались и причины все усиливающейся засоренности. Общественное мнение пришло к более или менее единодушному выводу: сорня ки — это враг нашего земледелия номер один, а борьба с ними — наша задача тоже номер один. Да, есть сейчас единодушие во взглядах. Но сколько лет ушло, чтобы его достиг нуть. Почему наше общественное сознание так медленно приходит к истине? Вот этот вопрос задавал я себе на поле возле «Горелой избушки». Осмотрелся. И все-таки решил остановить посевной агрегат. Что у этих людей на сердце? И еще думал, что где-то по полям бегает красная машина агронома, а вот здесь не появляется. Байцуров должен был приехать сюда и сказать: — Вы что же это делаете? Вред себе и государству! Вы же о сорняках заботу проявляете, а не о хлебе! Н о и полевод и управляющий должны были сказать это же. Где они, почему их тут нет? И еще я думал о том, что есть производственное управление, партийный ко митет, райисполком, комиссия Госпартконтроля, сельскохозяйственная инспекция, инспектор-организатор. Все они хлопочут и бьются, чтобы получить урожай, ездят по колхозам, заседают, совещаются, произносят речи, звенят телефоны, раздаются награ ды, выносятся выговоры, а вот тут на поле все складывается как бы независимо от той жизни. Почему же так получается? — Какая обработка была на этом поле? — спросил я тракториста. — Боронили, потом лущили. — Когда лущили? Он молчал. — Ну, чего же вы молчите? — Позавчера. — А как надо сделать? — Не знаю. Я пытаюсь что-нибудь понять по его лицу. Глядит он как-то подчеркнуто просто душно и наивно, как человек, которому все легко дается и с которого легко спи сывается. — Слушайте, ребята,— говорю я,— ведь вы же губите урожай! Неужели вы не понимаете, что этой лущевкой, которую вы провели, когда сорняки еще и не ожили,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2