Сибирские огни, 1966, №3

димости восстановления пашни, ушедшей под корма, а мы все-таки будем добиваться списания! Не в тон, конечно. Но, в конце-то концов, надо же откровенно высказаться по этому вопросу. Кто-то должен начать. Н ам другие спасибо за это скажут! Сергей Сергеевич ничего не говорит, идет к машине, отмеряет длинными ногами метровые шаги. — Я вообще-то понимаю,— продолжает представитель района,— целинная эпопея, так сказать,— наша гордость, а тут, понимаете ли, эта... история. — Ну, батенька мой,— отвечает Сергей Сергеевич через плечо,— эта история — пустяк по сравнению со всем, что заключено для нас в слове «целина». Ничего тут не померкнет, это вы выдумываете, батенька мой. Все молчат, и мне хочется продолжить прерванный разговор, меня занимает ход мыслей этих людей, их объяснение ошибок наших, Я мысленно подключаюсь к их рас­ суждениям и вообще-то соглашаюсь с ними. В свое время у нас трава сильно давила хлеб, потому что был культ Вильямса. И как случилось, что во время освоения целины оказалось немало испохабленной земли — тоже понятно. Хотя целина пахалась в то время, когда уже началось наступление на культ личности и на все связанное с ним, тем не менее, вот, грех совершился. Но, интересно, какую роль отводят они себе в этом? Елисей Петрович хочет сказать, что везде так было. Он не указывает пальцем на кого-то, он обобщает — каждый руководитель хозяйства, каждый работник райко­ ма партии. К какому же концу он придет в своих рассуждениях? И тут я иду на хитрость. — Да-а, культ,— говорю я.— Понаделано, действительно, было. — Да, было понаделано,— охотно отзывается Елисей Петрович.— Я так рассуж­ даю, что половина наших неполадок связана с тем, что культ все еще сидит в неко­ торых людях.— Он вздыхает.— Трудно, трудно мы избавлялись от влияния Сталина. Он и после смерти все еще нас в руках держал. В него так верили! Сергей Сергеевич слушает рассуждения Елисея Петровича с лукавой, еле замет­ ной смешинкой в глазах. Н о вдруг лицо его становится строгим. — Все мы в Сталина верили,— говорит он. — Вот в том и дело,— подхватывает Елисей Петрович.— Сколько мы вместе с ним прошли, вместе испытали! Вместе достигли! Вот ведь тут что. Может, и народ потому же плакал. — Почему? — спрашивает Сергей Сергеевич колюче. — П отому что испытания-то вместе со Сталиным претерпели. Нет, что там ни говори, а с верой в Сталина мы прощались трудно. Я замечаю, что Сергей Сергеевич косит в сторону Елисея Петровича напряжен­ ным и острым взглядом, но тот продолжает торопливо изливаться, будто не замечая. :— Меня вот что убивает... Вот я, все мы... Почему мы не понимали, что ошибки те, которые были допущены по отношению к колхозам и колхозникам... Чтоименно из-за них у нас не было ни мяса, ни молока сколько нужно... Потому что из-за них на­ род работал плохо. А ведь эти-то ошибки жили в нас... Мы сами были их носителями. Носителями были, а не понимали, что так делать нельзя. Вот сейчас и мучаешься. Сергей Сергеевич поглядывает на него теперь уже почти зло. Он, кажется, ловит его на чем-то. На чем? — Не то что-то вы говорите,— произносит он наконец, растягивая слова.—- В Сталина всеверили... Н о речь-то не о вере идет, а о... личности человеческой, о том, чем каждый из нас был в то время. Культ — зараза липкая,-правильно, она ко всему дурному в человеке обращена. Н о вот что получилось: веря в Сталина, один... человеком оставался, боролся, вольно или невольно, против всего дурного, а другой как-то очень... охотно... стал ленинские нормы нарушать, человеческие качества терять. И тут явспомнил Хорошуна, Буряка, председателя колхоза из Отрачей. Они никогда не забывались до того, чтобы других людей ниже себя считать, над рабочи­ ми, над колхозниками никогда не возвышались. Д а мало ли таких! Все пошли к машинам. — Что теперь оправдываться,— воскликнул Сергей Сергеевич уже почти мягко,— *