Сибирские огни, 1966, №3

А волна-быстрина запоет-обовьет, хлынет свежестью в душу нежна и сильна, и усталость, как старое платье, сорвет и утащит — спасибо! — волна. Выйду на берег — камни острее зубил, горячи удила — стремена горячей... До свиданья, Амыл,— хорошо, что ты был на горячей дороге моей. * * * Придите, спросите — какая тайга вековая? — не знаю... Но знаю, что значит расстаться с тропой, какою она зарастает травой, какие завалы встают на пути, как трудно по топям на ощупь идти, как тверди доверчиво ищет сапог, но тонет, уходит земля из-под ног... Зачем ты прикинулась злой и чужой, земля моя, чутко любимая мной? Наверно, неверно иду я? Скажи. И тропы мои— лишь мои миражи? И стежку чужую сыскала нога? Но это, однако,— уже не тайга... Какие там,— спросите,— реки? Я гоже не вспомню вовеки... Но помню, что реки лежат поперек таежных, немыслимо трудных, дорог. У каждой, как водится, берега два — один покидая, подумай сперва, где выбраться, выйти на том берегу... Я так не умею, я так не могу. Бездумно оставила берег пустой, а этот, что грезился,— слишком крутой, но слишком он дорог мне берег-мечта, и слишком безмерна моя маета: на этот не выйти — не сдвинуть преград, и поздно уже возвратиться назад. * * * Над Саянами ветреный полог, снег Иргаки прохладен и чист... Проведи в свое царство, биолог, приоткрой свои тайны, флорист. Расскажи, почему у живого деревца умирает листва?