Сибирские огни, 1966, №3

цветком. Держась за стенку одной рукой, стал дергать гитару. Но шнур, на котором она висела, никак не хотел отцепляться от гвоздя. Все это было так смешно, я хохотал, как в цирке. Рубен сильно рванул гитару, шнур оборвался, гитара глухо охну­ ла, ударившись о диванный валик, но все-таки уцелела. — Я тебя не разбил,— важно сказал гитаре Рубен, небрежно мах­ нув рукой в сторону покатившейся по полу глиняной вазочки. Один бок у нее откололся, черная земля рассыпалась, оголив белые упругие ко­ решки. Рубен осторожно, обняв гитару, добрался до своего стула, чуть не свалившись по дороге на отца, положил гитару на колени. Но тут же опять поднялся, с трудом выбрался из-за стола. Притащил из коридора мое пальто, видно первым попалось под руку, и принялся укрывать им отца. Закрыл поджатые ноги, вздрагивающую руку, натянул на плечи. — Жарко у вас,— я хотел унять его старание. Он только поднял ладонь: тс... Уселся за стол и задумался о чем-то своем. — Пой,— я дернул Рубена за руку. Он кивнул и тихонько запел, он умел это. Голос у него красивый, мягкий, самый низкий в нашей студии: Смерть из каждой атаки глядела, Я не вышел живым из огня... В чем же дело, товарищ, в «ем дело? Ты пойди отомсти за меня... И он опять плакал. Тогда я сам разлил остатки водки по стаканам. И мы молча выпили. — Что мне делать, Славка? — он сжал голову ладонями.— Ты ду­ маешь, когда пьешь, ничего не помнишь? Все помню... И он все пом- кит,— качнул головой в сторону отца. — Ты рассказывай.— Ведь если он расскажет, ему же легче бу­ дет,— Рассказывай, и мы пойдем на репетицию. Еще, наверное, успеем.—■ Я молол чепуху, потому что прекрасно знал, что уже ночь. Но мне хо­ телось скорее увести его из этой комнаты. — А я не пойду ни на какую репетицию,— заупрямился Рубен.— Потому что все это детская игра... — Это ты брось! Это не игрушки. Для меня это, знаешь, как важно. Но он не слушал: — А ты знаешь, что мой огец в лагере сидел? — он придвинулся ко мне и зашептал прямо в лицо.— Знаешь, Славка, что самое страшное в жизни? Откровенность! Ты ведь тоже пришел «поговорить по душам»? Ага... Угадал я.— И вдруг закричал.— А с меня хватит! К черту всякую откровенность! — Чего орешь! — неожиданно разозлился и я. Ну скажите, разве можно даже спьяну болтать такое? — А! Ты все-таки хочешь откровенности? Ну слушай... Вот он,— кивнул на отца.— Был в плену. Раненый попал. Чуть с голоду не сдох. А когда наши освободили, опять в лагерь, теперь в наш, попал. Как предатель... Теперь вот пьет и мне доказывает, что не был предателем... Теперь-то ему верят... А он все доказывает, понимаешь? И пьет от этого. Теперь уж и работать не может. Ни черта у него не получается... Его, знаешь, вахтером сделали... Он надеется: рассказал мне все, так раз­ делил на двоих свою беду. Нет... Ее в два раза стало больше.— Рубен смахивает злые слезы.— Чем я ему помогу?..