Сибирские огни, 1966, №2

руководил там хлебозаготовками. Приехал на два дня «переменить портянки» (он у нас бывший кавалери ст), и вот хочет взять нас, молодых журналистов, с собой. Будут его мысли, наше перо. Вообще-то я понимаю, в крестьянине, действительно, почему-то заговорила душа собственника. Но многое, тем не менее, необъяснимо. Квалифицированные рабочие едут в деревню убирать хлеб, а колхозницы с семьями бродят по лесу и собирают ягоды. Непонятно! И самое непонятное, что ведь это их хлеб пропадает, тот хлеб, которым они живы. 10 о к т я б р я . Посде войны, где в главном все было большое и настоящее, где все люди были ясны, потому что ничто так не обнажает человека, как война, теперь по-особенному остро ощущаешь желание чистоты и ясности на мирной земле. Разговор у редактора о двух половинках крестьянской души. Планы у него изме­ нились: он на четыре дня задерживается в городе. Мы должны ехать сегодня на попут­ ных, и он с утра «налаживает» нас в командировку. Дает точный адрес — деревня Са- жино. Там, по его мнению, очень трудный народ. Редактор говорит, чуточку пришлепы­ вая губами: — На селе сейчас положение сложное. Человека надо понять! Я тоже хочу понять человека, я хочу понять, что происходит в крестьянской душе, и потому, что называется, смотрю шефу в рот. Он говорит, я записываю. Володя тоже записывает, собрав гармошку морщицок на лбу. — Положение сложное. С одной стороны — что?.. Почти пустой трудодень. Нам-то с вами понятно, что это следствие послевоенной разрухи, по-русски сказать, ни хрена пока на него не приходится, на этот трудодень. Пока!.. С другой стороны, в деревне есть возможность жить за счет личного подсобного хозяйства. Если ты держишь одну сви­ нью, тебе хватит мяса для себя и для семьи, если держишь две — уже ты можешь про­ дать, если три — ты начнешь обогащаться. Но тогда что? Д авай капитализм, частное предпринимательство? Качесов чиркает что-то в блокноте. Я заглядываю и вижу рога, а между ними хвост в виде струйки. Но, если судить по морщинам на лбу, Качесов усиленно думает. — Сейчас сделано правильно, что отсечена такая возможность — обогащаться,— продолжает редактор.— Надо — что?.. Чтобы люди работали. Люди не работают, по­ тому что ни хрена не получают на трудодень. Но они и не будут получать, пока не начнут работать — дружно, общими силами. Значит, нужно что? — Наверное, какой-то толчок извне? — говорит Качесов. Редактор одной рукой снимает очки и рассматривает нас поочередно, губы его шевелятся и, я уже знаю, сейчас будут пришлепывать. — Какой толчок? Выселить в места не столь отдаленные наиболее отъявленных? А? Это, наверно, крайняя мера? Пауза. Карие глаза редактора смотрят на меня. — На трудодень выдачу как-то надо увеличить,— говорю я. — На трудодень увеличить, правильно. Но как? Немедленно! Но за счет чего? Одной рукой он надевает очки, и снова я вижу взгляд человека, знающего что-то, ■чего не знаю я. — Выход-то, в сущности, очень простой. Надо, чтобы все колхозники поняли, что пока за работу дружно не возьмутся, дело не пойдет, так и будут внищихходить. Укре­ пить надо трудовую дисциплину, повысить сознательность. Это для них единственный выход. Вы можете еще какой-нибудь выход подсказать?.. Сегодняшние трудности мож­ но преодолеть только ценой еще больших трудностей. Они должны это понять. Значит, дело в чем?.. В разъяснительной работе. Понимаете теперь? Вот посмотрите, как там у них массово-политическая работа поставлена. Я вам скажу — очень плохо. Вот на этом и сосредоточьтесь. Разве я мог не согласиться? Другого выхода и я не видел. А Качесов? В его гла­ зах мелькнула, кажется, усмешка. Что это значит? Я испытываю к нему острое любо­ пытство. Какой-то он для меня еще нераскрытый. То ироничен, то мягок, то вспыль­ чив, иногда криклив. Губы тонкие, глаза пытливые, а во взгляде порой не то тоска, не