Сибирские огни, 1966, №2

И з уха Клавки темной струйкой побежала кровь. В правой судорож­ но сжатой руке еще таял снег. Петро, спрыгнув в траншею, поднял голову Клавки. Ну! Ну же! — на Вальку волной катил страх. — Не встанет он больше,— сказал Петро. Он сказал это как-то устало и спокойно, будто на своем веку видел много смертей. Что было дальше, Валька помнит смутно. Только несвязные куски. ...Шофер МАЗа сидит прямо на земле и, зажмурившись, трет шею. Растрепанные его волосы — цвета грязной кудели. От него сладко и тошно пахнет бензином. — Как же это я! — повторяет шофер.— Как же это я! Его кто-то утешает. *— Ты не виноват, папаша. ...Наумов стоит над Клавкой — тяжелый, какой-то раздерганный. Серый шарф сбит у него в сторону и галстук завернулся атласной изнан­ кой, брюки замазаны желтой глиной. — Эх, звездочет... Не уберегли... Он водит головой вправо и влево, осматривает траншею, будто впер­ вые видит ее, и снова склоняется над Клавкой... ...Катков, согнувшись, осторожно тянет Клавку под мышки из тран­ шеи. Ему снизу помогают Петро Быков и Михаил Глушко. Вадим выпячивает губы и сдувает прядь со лба. Чьи-то сапоги, валенки, ботинки топчут полы его пальто. И от толпы идет жар. Как много народу!.. Валька рвет фуфайку у горла так, что сыплются пуговицы. Его толь­ ко сейчас поражает мысль: Клавки нет. Нет! И он, Валька, виноват в его смерти. — Я виноват, я! — кричит Валька. — Из-за меня он... Из-за меня! Его никто не слушает, его отталкивают и не хотят встречаться с ним глазами. — Я, я!.. Потом он вспоминает о пятаке и, упав на колени, шарит по дну тран­ шеи, обдирая руки. «Орел или решка?» Он надеется еще, что Клавку от­ ходят в больнице. «Если орел, то...» А пятак был тут же, рядышком: стоял у стенки стершимся ребром. Ни орла, ни решки... Валька цепко з ажал медяк в кулаке. — Я виноват, я! Ребята! Меня пусть судят! Вадим нагнулся к нему, взял за плечо: — За это тебя под суд отдать, к сожалению, нельзя. Ты сам себя суди. А то ведь для тебя жизнь — хаханьки да тру-ля-ля. Сам суди... Тогда Валька заплакал. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ I Вечером Вадим заб ежал домой на минутку и в коридоре на полу нашел письмо. Почтальонша, наверное, сунула его в дверную щель. Ему все писали на комитет. Никто из родных и друзей другого адре­ са не знал. Почерк был незнакомый — прямой и острый. Катков хотел уже бро