Сибирские огни, 1966, №2
закачалась, вздыбилась и ушла. Четко выступили голые топольки у д о роги. Н ад горой обозначалась стальная полоска зари. — Эй! Спокойно, слышишь! ' — Слышу... — Пошел тихонько. — Ну, пан или пропал! Вальку обволакивает тепло. Стрекочут наперегонки кузнечики. Над степью вздрагивает, те чет рекой жаркий воздух. Полынь сорит на ветру едучей пылью. От этой пыли приятно першит в горле. Ф-р-рр! Ф-р-рр! Из-под ног выпорхнула птица, забила, захлестала крыльями и никак не может улететь. Это Клавка трясет его за плечи и хлопает рукавицами. — Вставай, приехали! Как хочется спать! Теперь надо спать. Превозмогая свинцовую тя жесть, обернулся. Горит окошко! — Горит! — А? Вадим снял шапку. Над его спутанными волосами поднимался па рок. Слесарей уж е нет. — У смерти гроши воровали, хлопцы,— сказал Валька. Впереди вставало алое солнце. — Мороз будет, вот что. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Накануне случилось чудо: с крыш вдруг посыпалась капель, и д о рога, исполосованная мазовскими покрышками, маслянисто вспотела. Ветер принес откуда-то тонкий запах вербы. Зима отступила чуть-чуть, отступила с лукавой усмешкой силы, и весна пахнула забытым теплом. Наумов отпустил машину. Он стоял на обочине и разглядывал го ленастый тополек, высаженный осенью. На растопыренных ветках д е ревца куржавель застыла в сосульки и теперь, на ярком свету, по ним бежали голубоватые искры. На дне неглубокой канавы сидел воробей. Он настороженно уставил на человека глаз-бусинку. Человек не шеве лился. С заледенелого гребешка сорвался камушек и покатился вниз, оставляя на снегу заячий след. Растопыренный от ужаса воробей вспорх нул и боком улетел прочь. Наумов улыбнулся, вот перепугался, сердеч ный! И побрел по целику, сильно разгребая ногами снег. Выбрался на тропинку, что вела к поселку, и снова остановился: надо было неотлож но о чем-то подумать. Он не хотел, чтобы люди заметили его неожидан ную ребячью радость, услышали глупую песенку, которую он напевал — про соседского петуха и соседскую курицу. Истинно, утро вечера мудренее. Теперь он спокоен. А вчера вече ром, когда в телефонной трубке перекатывался голос Бессонова, Нау мов* был сердит. Секретарь уже звонил из дома, из города. Иван Абра мович больно прижал трубку к уху, поддакивал чаще некстати, косясь на документы, разложенные перед ним аккуратными стопками. Ведь специально остался допоздна, чтобы расквитаться с бумагами! А Бессонов обстоятельно «ставил в известность». Речь шла о воз мутительном случае в бригаде Петра Быкова. («Предупреждал в е д ь - -
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2