Сибирские огни, 1966, №2

положила мастеру руку на плечо и легонько прикоснулась лицом к лац» кану его пиджака. Хвалынский все покачивался с носков на пятки. Наталья кивала ему и ниже опускала голову. И не надо было слышать Вальке Храмову, о чем они говорят! ’— Пойми, Наталья, у меня ж е семья. Ты мне тоже нравишься, но что из этого получится? Тебе жизнь испорчу, детям, себе... Ну, не плачь, девочка! Я не виноват. Никто не виноват, понимаешь... Потерпи д о вес­ ны — весной я уеду. На север. И все забудется. Ну? Не мучайся и пи­ сем мне не пиши, я ведь тоже не каменный! Договорились? Д о весны. Раньше вот мы не встретились с тобой, а теперь поздно... Поздно... Будь умницей, возьми себя в руки. Ну? — Хорошо, Олег... — Пойду я, Наталья... — Иди... Хвалынский исчез за мебелью. — Будь умницей. Прощай. Валька ринулся к ней: — Обидел?! Она вздохнула сквозь слезы и покачала головой: никто не обидел . — Зачем тогда плакать, вот интересно! — он робко погладил е е мокрую щеку шершавой ладонью.— Не плачь, пожалуйста, слы­ шишь! Наталья, выпятив губы, сдула со лба прядь волос и спросила, все еще всхлипывая: — Ты снова на улице был? Снежинок не принес? — Растаяли. Хочешь, принесу? На балконе во всю мощь пустили радиолу. Наталья сердито толкнула Вальку. — Отвернись. В порядок себя приведу. Сам же не догадаешься отвернуться. Она д ерж ал а во рту шпильку и оттого шепелявила: — Слышишь, Храмов? Только не оборачивайся ради бога! Слы­ шишь? Я читала где-то, что один французский ученый всю жизнь фото ­ графировал снежинки и, представь, не нашел двух одинаковых. Инте­ ресно, правда! Люди тоже, как снежинки,— все разные. — И все растают. — Не все без следа. — Так уж всю жизнь профессор фотографировал? Больше ничем и не занимался? Кто ж е ему тогда наряды закрывал? — Валька обернулся. Наташка ойкнула и одернула юбку (она возилась с застежками на чулках). Он застеснялся и вжал голову. — Я ж е не велела сюда смотреть! Какой ты! Стой’и не шевелись. Валька ужасно заробел . Для нее он готов простоять по стойке смирно сколько угодно. Наталья тоже смутилась и зачастила сбивчиво, чтобы скрыть неловкость: — С тобой серьезно ни о чем говорить нельзя: ты — как Петро Бы­ ков. Я, м ежду прочим, готова, можешь обернуться. — Ты кого сегодня ждала? — Это уж е не твое дело! — Конечно. —’ Ты танцуешь? — Немного. — Это неинтересно. Ну, пойдем, попробуем...