Сибирские огни, 1966, №2

есть вики луговые. Костра, клевера тоже меньше стало. И аромата того уже нет. Толь­ ко кое-где сохранился настоящий луг-то, кое-где... — А у вас тут? — прервал я его. — И у нас то же самое... Восстанавливаем вот,— ответил он грустновато. — Д а-а,— протянул я.— А почему же все-таки такое отношение у колхозников к своему лугу? Тимофей Романович как-то искоса глянул на меня. — В характере, в характере колхозника дело! Скрутили мы его самую крестьян­ скую основу. — А в чем это выражается? Мы углубились в лес. Тимофей Романович взял коня за повод. В лесу было очень много травы, свежей, сеголетошной, как он выразился, и отмершей, прошлогоднего, третьегоднего и т. д. образования. Ноги проваливались сквозь этот травяной матрац, хотелось поскорее выбраться отсюда. Крестьянин — это опытник по всему укладу жизни,— продолжал свои рассуж­ дения Тимофей Романович.— На своем участке он выращивал только то, что отбиралось естественным, вековым отбором. Сама природа помогла ему выбрать все, пригодное для здешних мест. Здесь хорошо растет овес, подсолнечник, из трав — клевер, костер, хуже растет пшеница, не будет расти кукуруза, разве только что отдать ей самые луч­ шие гривные земли. Приемы обработки почвы тоже складывались десятилетиями. В «Пламени» у нас, я думаю, с травами быстро дело пойдет, лишь бы только колхоз­ ники убедились, что польза от них большая. Многие уже убедились. Но позвольте,— возразил я,— при чем тут консерватизм? Это скорее оглядчи- вость, осторожность, желание прощупать, узнать своими руками. Недаром у нас в на­ роде такая пословица сложилась: семь раз отмерь, один — отрежь. Да нет, тут консерватизм особого рода,— воскликнул Тимофей Романович,— крестьянин не очень доверчиво относится ко всему новому. Но, повторяю, когда он поймет пользу,— вот тогда... — Но в таком случае, почему же сенокосы вытаптываются, почему скудеют луга? — Потому, что нельзя безнаказанно у человека отнимать столь много... Посмотри­ те, что получается: с одной стороны крестьянин с его привычкой все проверять, с его мудрой осторожностью, а с другой — все наши новации, которые валятся на его мед­ ленно, но основательно решающую голову одна за другой. Он с толку сбит. К тому же, его ведь еще и не спрашивают, согласен ли он с этими новациями. Не спрашивают, что он считает нужным посеять и как. Вот и перестал он чувствовать себя хозяином. Мы шли довольно долго молча, потом Тимофей Романович вновь заговорил: — Разумеется, луг гибнет не только от безразличия, а еще и от бескультурья. Сколько лет мы долбим о загонной пастьбе. А где она? Кое-где. Д а и то лишь подо­ бие. Пастьба вся на совесть и волю пастуху отдана. Зоотехния своего твердого слова никак не скажет. А положение-то сейчас таково, что если мы не будем пасти по науке, даже самые лучшие луга, если нам их удастся создать, пойдут насмарку. И мы ни­ чего не добьемся. — Вы не преувеличиваете? — спросил я и почувствовал на себе его острый взгляд. — Какое тут преувеличение? Именно так и будет! Ведь мы начинаем пасти, не дожидаясь, когда трава окрепнет, пасем по пастбищам первого и второго года поль­ зования. И травы из года в год уходят в зиму угнетенными, недоразвитыми. Ведь че­ рез зеленую часть формируется корень. Получается, что зеленая часть не успевает асси­ милировать и откладывать то, что нужно растению для развития. Вот и хиреет тра­ востой. Он вздохнул: — Пасти можно начинать, когда трава отрастет сантиметров до пятнадцати. А у нас только она показалась, бедолага, над ней уже коровья морда нависла и копыто давит... Кормопроизводство — это огромная область деятельности, а мы слишком про­ сто на нее смотрим. У нас даж е техники, машин основных нет для того, чтобы по-на­ стоящему заниматься травосеянием. В большинстве хозяйств сеют травы зерновыми