Сибирские огни, 1966, №2
лась приветливым ржанием лошадь. Это был каурый меринок. Левашов подвязал по короче повод. Мы пошли, а Май спокойно поплелся сзади. Типичная «агрономическая» лошадка. — Ведь у нас в области сеяные травы, кажется, дают очень низкий урожай? — спросил я, вглядываясь в его темное, как ореховая скорлупа, лицо.— Получается, что порочим травопольную систему Вильямса: отводим под травы много пашни, а сена со бираем мало. Вроде как бы зря землю занимаем. А как у вас дела? — В потугах. — Из-за чего ж потуги? — Из-за так называемого крестьянского консерватизма. Все мои усилия в тече ние трех последних лет сводились к тому, чтобы заставить колхозника понять пользу травосеяния. — А райком как? — Сами знаете: травы, травы и травы! Давай, давай и давай! С райкомом полная солидарность. И Медведев, и Бревнева, второй секретарь, не проезжают мимо нашего хозяйства. Мы же спецсемхоз по травам. Должны дать семена трав на весь район. — И все-таки с потугами? — С потугами! У нас травопольная система внедряется с 1932 года, кажется? А успехов мало. Ведь сибиряк траву никогда не сеял. Она ему в диковинку. Он на это дело почти как на баловство смотрит. Травы тут уйма, просторы... — Просторы есть,— сказал я,— да пустоватые. Ведь, насколько я знаю, Тюкалин- ский район в 1913 году имел больше коров, чем сейчас, и молока и масла больше д а вал, чем сейчас. — Ну, это всем известно! — ответил он. Наносило тонким запахом свежескошенного сена. Мы шагали неторопливо, изред ка шлепая себя то по шее, то по лицу, чтобы прихлопнуть овода. Сзади плелся Май. — Раньше тут мужик накашивал столько сена, что его хватало до новины с из бытком, и это позволяло держать скота больше, чем сейчас,— продолжал агроном.— Мы себе поставили задачу достигнуть хотя бы того же, затем превзойти.— Я-то по нимаю, что мы стоим на пороге больших полезных перемен... в связи с травосеянием. И наш колхоз уже накашивает сеяных трав кое-где по 20—30 центнеров с гектара. А средний урожай к 18 центнерам подходит. Вся беда в том, что под сенокосы самые бедные земли отводим. И мало, мало сеем трав. Раньше крестьянин по 10 центнеров самородного сена с десятины накашивал, а колхоз берет по 3—4 центнера с гектара. — А что же случилось? Он вздохнул. —: Таков исторический факт. Раньше тут луга лучше были. Кулак, к примеру, ни когда не пас скот на сенокосах. Сенокосные участки не копытились. Теперь же нет раз бору. Нынче сено косим, на следующий год копытом траву вытаптываем. Вот и оску дели луга, и в ботаническом отношении вырождаются. Я почувствовал, как поднимается во мне какое-то раздражение. — Непонятно, почему колхозник так неразумно относится к своему добру. Ведь это его луг! Он не ответил. Мы вышли как раз из лесу на широкую луговину, где гулял ве тер. Тимофей Романович присел на корточки. — Вы дикие травы знаете? — Немногие,— ответил я.— Люцерну, костер знаю. — Попробуйте их на этом лугу найти... Не найдете! А раньше они тут были... Вы когда-нибудь вглядывались в луг? Принюхивались к аромату луга раньше и теперь? — Нет. — Так вот знайте: луг оскудел! Везде, по всей области и, я думаю, по всему Союзу. От бессистемного варварского использования, от вытаптывания, оттого, что ра но под копыто, под косилку его пускаем. Уходят самые лучшие, самые облиственные нежные травы. Почти полностью исчезла люцерна дикая, чина луговая, вязели — то
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2