Сибирские огни, 1966, №2

всех тягот деревенской жизни. Долгие годы в колхозах крестьяне мизерно мало полу­ чали от общественного хозяйства за свой труд. Работая в колхозе почти бесплатно, крестьянин этим как бы платил одновременно за право пользоваться своим огородом, пастбищем, за право держать личный скот и т. д. Таким образом, сами экономические условия существования крестьянина развивали в нем частнособственнические устремле­ ния. Значит, нарушение основных социалистических принципов хозяйствования, а не вторая (собственническая) половинка души крестьянина, сама по себе, было причиной живучести личного подсобного хозяйства и стремления увеличивать его. Сами эко­ номические условия существования крестьянина формировали в нем черты индиви­ дуализма. В одном из статистических сборников я вычитал, что в 1940 году государство за ­ готавливало за счет личного хозяйства колхозников 34 процента всего молока, полу­ ченного в колхозном секторе, мяса еще больше — 37,2 процента. Вес личного хозяйства крестьян оставался значительным и в послевоенные годы. А что произошло дальше? Принимались различные решения и постановления о том, чтобы заготавливать в общественном секторе больше продуктов. Но поскольку труд в общественном хозяйстве не воспринимался массой сельских тружеников, как кровное дело, поскольку они материально не были заинтересованы в его развитии, пе­ ремен существенных не происходило. А в городе все острее ощущался недостаток про­ дуктов. Где же их было взять? В большей мере только у колхозника из личного хо­ зяйства. Но и этот источник начал оскудевать, и в первую очередь из-за увеличения налогов. В 1948 году по инициативе Сталина была введена новая система обложения: колхозник должен был платить налог и, кроме того, отдавать свои продукты государ­ ству почти за бесценок. Теперь колхозник не был заинтересован развивать даже и личное хозяйство, не говоря уже об общественном. И в крестьянский дом пришла нужда. Как ни странно, но такое положение уживалось с лозунгом: сделать колхозы бога­ тыми, а колхозников зажиточными. Наша газета часто упоминала об этом как о гене­ ральной линии на селе, писала о больших успехах на пути к ее разрешению. И я твер­ дил при случае об этом же. Я не замечал истинного положения дел в деревне, потому что был пропитан ложным пафосом, я требовал через газету жертвенности во имя вы­ соких идей, требовал ее от других, сам-то, собственно, ничем не жертвуя. 1 9 5 4 г о д . А в г у с т . Занят по горло в промышленном отделе, а душа тянется к селу. Как-то в воскресенье выбрался на рыбалку, видел очень много засоренных по­ лей. Местами безудержный разгул сорняков. В стране трудное положение с хлебом. Из колхозных амбаров забирается, как и в первые послевоенные годы, даже то зерно, которое оставлено на семена. Тут, видимо, и карьеристские стимулы действуют со стороны некоторых звеньев руководства. 1 9 5 5 г о д . 17 и ю л я . Работаю в сельхозотделе. Итак, снова село! Работа обычная. Плохо с очисткой семян в таком-то районе — едешь туда, чтобы дать критическую статью. Действует! И очень хорошо. Газета — огромная силища. У нас новый редактор. Гораздо человечнее того и чуточку больше доверяет нам. Иногда он посылает нас без задания: смотри, дескать, сам. Это называется «вольной» командировкой. Нас как бы пускают в поток жизни, приучают к самостоятельности, за ­ ставляют думать. По крайней мере, так я понял. И снова я испытываю некую растерянность. В первой «вольной» командировке пришлось размышлять о том, как определить самое интересное. Может быть, идти не от фактов, а от впечатления, писать о том, что вызывает самое сильное чувство в дан­ ный момент? Это заманчиво, потому что имеется возможность выразить себя. Сердце подскажет, о чем писать. 19 и ю л я . Мы живем в преддверии каких-то новых больших перемен; я это чувствую. Идет время вглядывания в окружающую жизнь, в самих себя. Удивителен сам этот процесс, когда человек вдруг начинает замечать то, чего он не замечал раньше. ЗФ