Сибирские огни, 1966, №2

глядывавшую из-за сплошных волнообразных снежных надутей темными ополовинен­ ными стеклами. Я двинулся за шофером. Почти всю кухню в избе занимала печь, чистая и белая, как невеста, и большой стол. У окна стояла старуха. Вид у нее был мрачный. Я попросил чаю, пообещав сразу же расплатиться. Она посмотрела сердито, что-то пробормотала и, отвернувшись, снова стала глядеть в окно. Я невольно последовал за ней взглядом, увидел белую улицу, пустырь и в отдалении вереницу людей. Шествие это сопровождалось еле слышными всхлипами музыки. И вдруг в этих звуках отчетливо послышался живой человеческий голос. «Плачет кто-то». Повернул голову и увидел в горнице под керосиновой лампой, свисавшей с потолка, молодую женщину в черном строгом платье. «Если эта учительница (почему-то я решил, что она учительница) плачет о Сталине, то почему она одна плачет, почему не идет туда?» И словно бы в ответ женщина надела дошку, повязалась и молча вышла. Старуха повернулась ко мне, сказала зло: — Нету у меня ничего. Самим есть нечего. У нас мужиков в доме нету-ка. Обез- мужичевшим бабам ноне одна дорога... туды их растуды... До новины хлеба не хва­ тает каждый раз... Ругаясь, старуха сдернула с деревянного гвоздя одежину и, все такая же злая, стала одеваться. «Что она понесет туда, на люди,— подумал я,— неужели свое зло?» Она продолжала ругаться, и вдруг в голосе ее появились нотки причитания. «Кому же на тебя пожаловаться,— услышал я,— что же ты с нами делаешь-то? На кого же ты нас покинул? Неуж и не поглядишь, родимый, теперяка в нашу сторону? У кого ж нам за­ щиты спрашивать?..» Я собрался было вслед за бабкой пойти на траурный митинг. Но только вышел, увидел на улице трактор с угольником, который на всем ходу врезался в сугроб, поер­ зал немного на одном месте и, пробив снежный завал, двинулся дальше. Шоферам, оказывается, помог тракторист, который бороздил с угольником поле на задах дерев­ ни, задерживая снег. Он хоть и спешил на траурный митинг, но все же решил помочь застрявшим. Через полчаса мы уехали. Вспоминаю сейчас, что было тогда в Лагушино в день смерти Сталина, в доме у бабки, вспоминаю ход своих мыслей. Тогда я не записал эти мысли, очевидно, не только из чувства самосохранения. Помню, когда бабка запричитала и стала сетовать на тяжелую жизнь и плакаться, я подумал: «А неужели ему неизвестно было, как мно­ го вот таких баб, у которых за полгода до новины уже хлеба нет? Неужели ему, дей­ ствительно, неизвестно было, как трудно живется колхознику ?» И мелькнуло робкое: «Если было неизвестно, то это же... это же очень плохо... для него. А если известно ? То... то еще хуже... Что-то мучительно погибало во мне... 1 9 5 4 г о д . Ф е в р а л ь . Работаю в промышленном отделе газеты. Все чаще приходится думать о том, что очень уж велика у нас разница между успехами про­ мышленности и сельского хозяйства. В промышленности достижения поразительные. Опять сцепился с Володей. В жизни села после сентябрьского Пленума ЦК про­ исходят перемены. Повышены закупочные цены на сельхозпродукты, уменьшен налог на личное хозяйство колхозника. Чтобы подчеркнуть силу и мудрость новых шагов, газе­ ты описывают процессы, происходящие в деревне. Один из главных процессов — это возвращение из города тысяч людей, не так давно покинувших землю, родные места. Почему они покидали их? В газетах это объясняется тем, что условия жизни на селе были слишком тяжелыми. Володя тоже оправдывал этот уход. Он говорил, что все, кто поспособнее, попро­ ворнее, уходили в город. Я возражал: если человек действительно любит землю, то ни­ какая сила не оторвет его от нее. Те, кто уходил, а теперь возвращаются, это не луч­ шая часть сельских жителей, и поднимать вокруг них шум нечего Я бы, может быть, простил тех, кто уходил из села, если бы не имел примера Горчаковых. Сейчас вижу, что прежде я не понимал истинного положения колхозной семьи,