Сибирские огни, 1966, №2

в темной раме. Строгое, неулыбчивое, как у Тимофея, лицо. Ленточка партизана на фуражке. Может быть, как раз потому, что младшие учатся и семье много надо, Тимофей и гонится за заработком, рассудил я. Небо с самого утра предзимнее, серое, сразу похолодевшее. Дождь лил долго и нудно и вдруг перестал, сделалось заметно холодней, и обозначился не видимый доселе лесок на горизонте. Наверное, где-то выпал снег. Когда наступают такие дни, обычно приносится с какими-нибудь приезжими людьми известие, что в Тюмени или под Сверд­ ловском снегу по колено навалило. Значит, через два дня полетят белые мухи и здесь. Я сижу у окна. На скотном дворе расхаживают голодные коровы. Пришел Тимо­ фей. Разуваясь, он рассказывает: — Третьего дня, смех и грех, привезли на двор бричку нрмолотого зерна, когда доярок еще не было, дак коровы набросились на ту бричку, перевернули. Так и не смог­ ли отогнать, пока все не пожрали. Я спрашиваю: что же, кроме отходов, в колхозе и корму нету? — Есть,— говорит,— в поле солома, тот раз привезли немного, да коровы быстро сожрали. Кочки можно резать, но в колхозе, я ж говорил, хуже, чем при Керенском. Там хоть временное правительство, да все же было, а у нас никакого. Из района при­ шли слухи, что председателя хотят снять. Он узнал и пьет непробудно. А может, на­ рочно эти слухи насчет снятия председателя кто-то распускает, чтобы быстрее дока­ нать его. Тимофея снова посылали за соломой, но он отказался. Я говорю ему очень спокой­ но, по-дружески: — Поезжай! Отказываться от низкооплачиваемой работы — нечестно, прежде все­ го по отношению к товарищам. Получается, что ты ставишь себя в особое положение. И другая причина — солома-то коровам нужна, коровы же не виноваты ни в чем. Они жрать хотят. Тимофей сердится. — Что же тогда получится? — говорит он.— Я работаю, дай боже, никуда из де­ ревни не убегал, ребят воспитываю, к квалификации стремлюсь. Так ты дай мне зарабо­ тать! Вы ж поймите, у меня с ними на принцип пошло. Пусть тех заставят, которые не пашут, а ковыряют. А я пашу. Так ты и дай мне заработать. Кабы я один не захотел ехать, а то никто не хочет. Я сказал бригадиру, что он хуже тряпки, заставить не мо­ жет, вот он и разозлился. й 2 н о я б р я . Записываю события двух дней. Я еще спал, когда Тимофей ушел в контору. Вернулся злой. Оказывается, зябь, ко­ торую поднимал Тимофей с напарником, мелко вспахана. Пока Тимофей ездил в город, составили акт и отправили в районную газету заметку. Мне Тимофей твердит одно: он пахал хорошо, и если земля мелко вспахана, то это сделал его напарник. Но с ним ругаться не хочет и не будет. А бригадир сволочь. Трактористы в бригаде почти все пашут мелко, бракодельничают. Там, где надо делать культивацию, делают лущевку, потому что она выгодней. Тимофей мог бы показать участки, где вспахано на 10—12 сантиметров. Но бригадир и сам знает, а Тимофею просто мстит. Тимофей всегда ра­ ботал честно, пахал, как положено. А вот теперь один виноватым оказался. За это, по делу-то, надо морду бригадиру побить. Пока обедали, я посматривал на Тимофея. Если судить по его глазам, камень на его душе другой стороной повернулся, в них злость и растерянность. После обеда, слышу, в сенцах они с матерью переговариваются. Мать попрекает сына вредным характером. Никак он не может мирно жить, вот, мол, в сусеке ничего не остается, а хорошей работы ему теперь не дадут, если он не покорится. Она велит ему не перечить бригадиру. Я вмешиваюсь в их разговор. Советую Тимофею начать наступление на брига­ дира с самых больших позиций и открыто: поехать в райком комсомола, рассказать все. Но Тимофей об этом и слушать не хочет. — За кого меня посчитают товарищи-то? — говорит он.