Сибирские огни, 1966, №2

нужнее. Он делил все трудности с односельчанами, никаких особых привилегий не добивался. Был требователен, но справедлив и добр. И в артели этой дела быстро по­ шли в гору. Я написал об этом статью. Написал, что о людях надо заботиться, тогда они и работать будут хорошо. Редактор бил меня примерами. Он сказал, что если бы в гражданскую войну сол­ даты поставили вопрос так: дадите мне осердие — я буду стрелять в беляков, не дади­ т е— не буду. Что бы было?.. Главное — сознательность, сознательность и еще раз со­ знательность! Он сказал еще, что случай с осердием — это благотворительность. А Со­ ветская власть благотворительностью никогда не занималась. Это из буржуазны* приемов. Начинаю понимать, что редактор — человек какого-то особого склада, с закосне- лыми взглядами, которые ничто не поколеблет. 1 9 5 1 г о д . Н о я б р ь . Был в колхозе, где образцово поставлено производство навозных плит. Вывозят из коровника свежий навоз, можно сказать, из-под коровьего хвоста, и на улице набивают им формы. Когда плиты затвердеют, их везут в поле и расставляют кучками. Сразу двух зайцев убивают. И снег задерживается, и удобрение вносится. Провались ты все пропадом! Мне кажется, что мы все загипнотизированы. На ме­ стах агрономы не очень громко говорят, что, вывозя на поля свежий навоз, мы транс- портируем вместе с ним миллионы семян сорняков и что не случайно засоренность зем­ ли все усиливается. Я знаю, что прежде крестьянин складывал навоз в кучу, а вывозид когда перегорит. И все-таки пишу об этих навозных плитах, пропагандирую. Поче­ му?.. Зачем?.. Д ал в газету фотографию звеньевой Ожередовой. Девчата расставляют в поле на­ возные плиты. Живу, отдавшись какому-то общему потоку, и ищу успокоения. Что ж, это «мероприятие» поддерживают все. Наш заведующий сельхозотделом Максимов Ни­ колай Федорович — агроном очень опытный, но и он популяризирует эти плиты. А верит? Все это непонятно. Непонятно наше состояние! Общее! Очевидно, это относится к необъяснимым явлениям. Вот какие записи, относящиеся к 1947— 1951 годам, перечитал я в своей записной книжке. Сейчас euotcy, что это был один из самых сложных в нашей жизни периодов. Жилось мне в те годы легко и спокойно, я чувствовал себя в хорошо ограненном рус­ ле, частичкой потока, который шумно и с радужными брызгами несся, казалось нам, впе- : ред. Я, вскармливаемый обещаниями скорых, больших побед, восхвалял то, что, как рассудил главный судья — время, принесло государству не пользу, а огромный ущерб, . что сдерживало наше развитие. Меня в те годы по^-’и ничто не терзало, и даже про­ пало желание чувствовать локоть. Подкралось благостное состояние душевного застоя. Теперь это время я считаю для себя горьким испытанием. И чувство вины перед нашими людьми не дает мне покоя. Я поддерживал то, против чего надо было бороть- 't ся. Я ратовал в печати за ранние сроки сева, хотя именно из-за того, что долгие годы , в Сибири начинали сеять рано, были потеряны миллионы и миллионы пудов зерна. ■Я считал посевы пшеницы по стерне под зиму многообещающими и принимал участие I- в избиении, при помощи газеты, инакомыслящих, хотя год за годом эти вымученные > опыты приносили зерна в пять раз меньше, чем в обычных посевах. А потом я прославлял ветвистую пшеницу, «культуру коммунизма», и, помнится, • при употреблении этого эпитета каждый раз нечто вроде слабой дрожи пробегало у. меня по спине. И еще я приходил в восторг от всяких чудо-удобрений в темных бутылочках, с f которыми, шагая по полю и размахивая ими, хлебороб мог сразу поднять урожай на удва-три центнера. у И даже раза два мне удалось лягнуть Грегоря Менделя, а заодно с ним гр уп п у местных менделистов, вейсманистов и морганистов, хотя жизнь убедила нас впослед- -ствии. что Мендель — великий ученый. Я нападал на руководителей хозяйств, которые - не хотели поставить на службу народу метод яровизации, обещавшей дополнительные 2 * 19