Сибирские огни, 1966, №2

веческих. Да, беседа не слишком «целена­ правленная;», и собеседники, как оно и во­ дится, очень разные... Но вот рассказ про­ читан, и перед тобой — добротный и досто­ верный кусок живой жизни. Ну, а «идея»? Что ж, есть и такая, но это не специальный «довесок» к рассказу, а как бы сам воздух его. Нет на свете чужих людей, как нет и чужих дел. Нет скучных забот и безнадеж­ но захолустных углов — ни в географии, ни в жизни... В рассказах из книги омского писателя Бориса Малочевского «Чужие дела»1 не встретить изобретательно закрученного сю­ жета, столкновения «громокипящих» страс­ тей. Нет, дела и происшествия, о которых повествует автор, довольно-таки будничны, иногда — подчеркнуто будничны, и «соль» их — в другом. В лучших рассказах Б. Ма­ лочевского непременно обнаруживаешь не­ навязчивый второй план, несущий большую мысль. И таков прежде всего рассказ «В гро­ зу». Когда у старого Тимофея Семеновича в разговоре о невестке вырывается с болью: «Ласковая. А — не то. Нет, не царевна!» — то звучит здесь не просто родительская ревность, а нечто большее — несогласие че­ ловека с мелкотравчатостью, бескрыльем. И сам образ старика внезапно вырастает, ста­ новится значительным, волнующим. Слово и умолчание, внешний облик и жест героя увидены автором в этом рас­ сказе точно, и всегда — зримо или подспуд­ н о — связаны и с характером героя, и с те­ кущим «моментом» действия. Рассказ при­ влекает наполненностью диалога, свеже­ стью пейзажа. Тут хочется, впрочем, ска­ зать, что картина приближающейся грозы, задуманная, очевидно, в качестве пейзаж­ ного «сопровождения» основного действия, как ни убедительно она написана, кажется все же излишней. Ведь в рассказе достато­ чно чисто человеческого, пс'ихологически- напряженного содержания. Стоит ли «под­ креплять» его многозначительными пейзаж­ ными параллелями, которые, оставшись не у дел, выглядят нарочитыми? Вредит автору и некоторая заданность общего замысла, когда содержание для «доказательства» общей идеи как бы «ском­ поновано» из «подходящих» сцен. Хочется с к а за т ь— скомпоновано механически (быть может, слово это и слишком крепкое, но не без доли правды). Оставляет осадок неудовлетворенности интересный во многих своих частностях рассказ «Двадцать минут». Генерал Каза- ринов мимоездом задерживается в городке, где прошло его детство. По просьбе своих юных земляков он выступает на их вечере. И чувствует, что настоящего «контакта» с за­ лом н р получается. Дело, вероятно, не толь­ ко в том, что о пережитом он не может рас­ сказать так, как видит это пережитое своей памятью. Дело еще и в том, что перед ним — 1 Б. М а л о ч е в с к и й . Чужие делр. Расска­ зы. Новосибирск, Зап.-Сиб. кн., изд., 1965, другое поколение, со своими заботами и ин­ тересами, и живая память генерала кажет­ ся людям этого поколения седой историей. «Разрыв» между отцами и детьми? Ко­ нечно, нет! А раз нет, значит нужно дать- «показательную» сцену, убедившую бы ге­ нерала (и читателя!), что хотя у молодых людей «все свое», но и этим «своим» они продолжают дело, за которое он, генерал, воевал. И такая сцена дана: генерал «нечаянно» подслушивает разговор влюбленных, под­ тверждающий, что и «теперешние» способ­ ны на дерзание, подвиг, самопожертвова­ ние. Однако эта «нечаянность» остается на­ тяжкой, ей не веришь; истина, «вытекаю­ щая» из разговора влюбленных, свежего художественного решения так и не обрела. Такой же заданностью, надуманностью отмечен и рассказ «Крыша» — едва ли не самый слабый в сборнике. Этим одной-двум не очень тщательным вещам противостоят в книге другие, хоро­ шие рассказы. К ним нужно отнести «Даль­ ние горы», «Таню-Татьяну», «Третий подъ­ езд». Их роднит доверительная, чуть груст­ ная интонация, тонкий и строгий лиризм, далекий от умилительности, целомудренное и очень заинтересованное внимание к душе человеческой, к тонким ее движениям, не­ доступным равнодушному взгляду... Б. Малочевский чуток к слову; и хотя краски его скупы, но скупость эта — созна­ тельная и взвешенная: одна точная, суще­ ственная деталь заменяет порою целое опи­ сание. Запоминается и ночная гроза из «Дальних гор» — с женщиной у незашто­ ренного окна, с девочкой, повторяющей во сне: «Горы гремят... Горя гремят». Запоми­ нается и этот оброненный как бы мельком, но такой емкий осколок фразы, которой мог бы позавидовать поэт: «...немые, как песочные часы, звезды». Звезды — как пе­ сочные часы! Только три слова, а перед ва­ шим взором — огромный, незаметно, но и неукоснительно вращающийся свод, как бы повелевающий ходом времени. Времени, ко­ торое не возвращается. Времени, которое нужно спешить заполнить добрым делом, добрым вниманием к человеку... Е. Р а п п о п о р т КНИГА О ПЕТРЕ ПЕТРОВЕ М ного еще «белых пятен» на карте истории сибирской советской литера­ туры. Современник почти не знает некото­ рых интересных поэтов и прозаиков, жив­ ших и работавших в 20—30-е годы. Вот почему всегда с радостью воспринимается