Сибирские огни, 1966, №2

в значительной мере сознательно и органи­ зованно шел на революцию и на борьбу с Колчаком. В романе «Соль земли», первая часть которого была написана еще до XX съезда партии, писатель с гражданским мужеством поднимает проблемы методов руководства, ратует за широкое и перспективное мыш­ ление, за развитие инициативы на местах и комплексное использование богатств Сиби­ ри. Надо ли говорить, что эти проблемы, которых писатель коснулся 10 лет назад, остаются актуальными и в наши дни? Есть концепция и в романе «Отец и сын». Для уяснения ее весьма важен образ Прасковьи Скобеевой, двадцатидвухлетней учительницы-комсомолки. Дочь рабочего-коммуниста, «интелли­ гентка в первом поколении», она являет со­ бой типичный образ комсомолки двадцатых годов. В ней клокочет самозабвенный рево­ люционный порыв. Для нее странен вопрос: — Твои общественные чувства не пода­ вляют в тебе твоих личных чувств? На него она может ответить только так: — Мои общественные чувства — это и мои личные чувства. Расчленению они не поддаются. Вот какой день в своей жизни она от­ мечает как самый значительный: «День, когда я выехала в деревню. Объясню, по­ чему. В этот день я поняла, что обрела над собою власть, что могу повелевать на­ строениями, могу поворачивать свою судь­ бу и, как говорят, творить свою биогра­ фию. Всем колебаниям и сомнениям был положен конец, я почувствовала, как тор­ жествует моя воля, мои убеждения». В ее цельном характере нераздельно слиты юное обаяние и прямолинейная ка­ тегоричность, высокое чувство товарище­ ства и беспощадность к врагам. Это прав­ дивый характер, черты которого воспита­ ны революционной эпохой классовой борьбы. На девичьи плечи Прасковьи ложится трудный долг: райисполком назначает ее уполномоченным по выселению кулаков. И она думает про себя: «Ну вот. Панка, ты мечтала когда-то о баррикадах. Твоя меч­ та сбылась Революция ставит тебя на та­ кой участок, важнее и острее которого в настоящее время нет. Покажи, на что ты способна, и убедись, можешь ли соединять революционное слово с революционным делом». Прасковья Скобеева гибнет от мстящей кулацкой руки. Перед смертью в больнице она напишет: «Мне трудно, почти невоз­ можно писать, но я спешу рассказать всю правду. Людские сердца отходчивы. Это старая истина. С высоты пройденных лет легко судить о прошлом. Может быть, най­ дутся такие, которые скажут: «А не очень ли вы, дорогие наши предшественники, бы­ ли жестоки, когда изгоняли Михея Колу- паева или маложировского мельника? Мо­ жет быть, следовало бы как-то иначе по­ ступить с ними?» Комсомолка двадцатых годов Панка Скобеева решительно вмешивается в наш сегодняшний разбор и оценку истории. За последние годы, пожалуй, ни одна проблема полувековой истории советского общества не породила столько художе­ ственных произведений, как проблема ста­ новления новой деревни, в частности, кол­ лективизации. Это вполне понятно, ибо ленинизм всегда учил, что для пролетар­ ской революции самой сложной будет про­ блема крестьянства. Наша литература интенсивно исследу­ ет ее. Вспомним для примера хотя бы только произведения новосибирских пи­ сателей. Анатолий Иванов в романах «Пови­ тель» и «Тени исчезают в полдень» осно­ вательно проанализировал кулацкую пси­ хологию, ее способность к мимикрии, ее стремление приноровиться к колхозному строю — ему на вред, себе на пользу. Кри­ тика не очень-то справедливо упрекала пи­ сателя в том, что отрицательные герои по­ лучились у него ярче положительных. Ну, а если писатель сознательно выбрал глав­ ным объектом художественного анализа именно врагов? Разве это не значительная общественная задача? А. Иванов не про­ сто бесстрастным ланцетом препарирует кулацкие души, он как бы взрывает эту психологию изнутри, с беспощадной худо­ жественной логикой прослеживает ее крах. Есть ли определенная односторон­ ность в романах А. Иванова? Конечно. Ав­ тор ограничил себя лишь некоторыми ас­ пектами бескрайней гемы послереволюци­ онного крестьянства. Сергей Залыгин в повести «На Ирты­ ше» все свое внимание отдал анализу ха­ рактера середняка Степана Чаузова, скон­ центрировал взгляд на тех извращениях, которыми сопровождалась коллективиза­ ция в условиях складывающегося культа личности. Есть ли односторонность в пове­ сти С. Залыгина? Безусловно. Писатель как бы отсекает некоторые другие аспекты сложнейшего процесса: он глухо говорит о сопротивлении кулачества и о степени ожесточенности, которую внесло это со­ противление в исторический процесс, он не исследует истоков и степени исторической обусловленности психологии и убеждений перегибщика Корякина. Но есть ли прав­ да в повести «На Иртыше»? Да, одну грань исторической правды С. Залыгин ис­ следовал точно. Георгий Марков в романе «Отец и сын» со страстной убежденностью раскры­ вает истоки той суровости и ожесточенно­ сти, с которой батраки и бедняки, при пол­ ной поддержке советского государства, проводили ликвидацию кулачества как класса. Отец и сын Бастрыковы полной мерой хлебнули нещадной эксплуатации и униже­ ния за годы батрачества. Мать Алексея растерзана белогвардейцами. Кулак Пор­ фир ий Исаев убил остяка Еську, возглавил убийство Романа Бастрыкова и других большевиков из Васюганской коммуны.