Сибирские огни, 1966, №2

товарищей, жизнь которых (судя по рома­ ну, да наверняка есть это и в действитель­ ности) не обходится без матерщины, мел­ кого хулиганства и без «мудрого», спокой­ ного сознания, что «у человека, помимо всего прочего, есть живущий организм, и ему на самом деле нужно есть, спать и оп­ лодотворяться! Физиологию-то человека, разницу темпераментов пока не передела­ ли... и не спрашивай! Сам разбирайся в каше своих мыслей!» И Букварь разбирает­ ся в этой каше. Вот как описывает В. Ор­ лов его поведение, когда герой узнает о том, что друг его Николай «ездил на тринад­ цатый километр из-за женщин», потому что... «жизнь— очень сложная штука»: «Небо сразу стало черным. И тайга ста­ ла черной. И пиво в кружке — черным. Надо было вскочить и закричать на всю эту черную тайгу, бить кулаком по черно­ му небу. Но Букварь не вскочил и не стал кри­ чать, не смог. Это сказал не Кешка, а Ни­ колай. Значит он, Букварь, на самом деле молокосос и ни черта не понимает. Он поднес к губам кружку и допил чер­ ное пиво». Так Букварь впервые узнал о незыбле­ мости человеческой «физиологии», о вполне нормальном, оправданном и приемлемом в жизни поведении Николая, кстати, впослед­ ствии оказавшегося негодяем. Букварь не стал кричать и ломаться, трагедия его по­ знания мира вспыхнула и погасла, но день ото дня он начал постигать избитую исти­ ну матерых обывателей, истину, выдавае­ мую В. Орловым за откровение и тем более ненавистную и пошлую: «Так и ты живи! Корчуй старое в самом себе, корчуй непри­ миримо, но к другим будь терпимым. Не навязывай им своих правил, они только смеяться будут. Люди живут как умеют и переделывают себя как умеют!» А если многие не переделывают? А если не умеют? И уж если говорить справедливо, такое поведение будет неприемлемо для очень многих и совсем никого не научит хорошему. И если автор романа сам вы­ страдал и выловил из сложной, многооб­ разной, неповторимой жизни эту мудрость, то скромно ли декларировать именно такое утверждение публично и даже вносить его в моральную основу характера положитель­ ного героя, забывая, что книга — вещь об­ щественная, высший синтез высоких идей и наблюдений человеческого коллектива на протяжении многих веков, что каждая строка, каждое утверждение ее продумы­ вается и читателем этой книги. И еще надо понять, что одни люди навязывали другим и будут навязывать не только правила жизни, но и тончайшие качества своих поступков, что люди всегда будут переде­ лывать себя не «как умеют», а как учат их и даже заставляют лучшие. В этом, к сча­ стью, одна из сторон человеческого про­ гресса Как известно давно, цинизм не возника­ ет из ничего и сам в свою очередь порож­ дает вульгаризацию всех явлений много­ слойной жизни. Из его гнилого озерца те­ чет ручеек формальной правды, втягиваю­ щий в свое маленькое лоно многих людей, успокаивающий, как эликсир. Тонкой вкрадчивой струйкой затекает он на стра­ ницы книг, иногда оставляя на них только капли, иногда же смело и вызывающе ра­ стекаясь лужей, которую иным трудно обойти, а еще больше хочется принять, по­ тому что формальная правда легче и про­ ще, а потому слаще, подлинной весомой и сложной п р а в д ы . Эта легкая правда лепит, как из кирпичей, споро и похоже, литературные образы, обслуживая незадач­ ливых читателей и вызывая возмущение, недоверие и неприязнь у других, вдумчи­ вых и обогащенных уже жизнью или наде­ ленных чутьем художественного равнове­ сия. Сплав формализма с недостаточным знанием людей «помог» и В. Орлову так же нелепо разрешить и другую философскую 1 проблему своего романа — о необходимо­ сти пристального, доброго и доверчивого взгляда на человека. Само по себе это правильно, но, по В. Орлову, человек всег­ да прекрасен, стоит лишь присмотреться внимательней, приложить к этому чуть-чуть усилий и... Таков Кешка в «Соленом арбу­ зе». Правда, он работящ, не в пример Кя- нукуку В. Аксенова, у него нет конфликтов с товарищами, его даже любят. Ему все по плечу: и спеть двусмысленную песню, и од­ ним едким словом опозорить девушку, и выдолбить на скале непристойную надпись, и задумываться над такими сторонами жизни, как: «Стоит ли делать девушкам маникюры и завивки?» «Каким оудет коммунистическое обще­ ство.''» «Как пополнить свои знания до уровня средней школы?» «Ехал я вчера с ребятами в кузове и снова пел блатные песни. Тянет меня петь их. Как спорить мне самому с собой, где козыри?» «Как вести себя? Как одеваться? И как сделать так, чтобы жизнь была как песня, с ее грустью и радостью и ощущением все­ го радужного, нового?» Судя по этим записям в блокноте Кеш­ ки, герой противоречив; это, по мнению В. Орлова, похоже на правду. Именно по­ хожесть на правду, естественный продукт незнания людей, ввела писателя в заблуж ­ дение, не позволила ему разглядеть, что то противоречие в характере героя, которое понравилось ему, не так уж интересно да и не только не соответствует действитель­ ности, но и противоположно ей. Нельзя не согласиться, что такие, примерно, люди, как Кянукук или Кешка, есть; их даже доволь­ но много, и часто некоторые из этих повес бывают ничего себе или становятся тако­ выми (каким, по мысли В. Аксенова, мог бы быть Кянукук). Но странно, почему ав­ тор «Соленого арбуза» так любуется Кеш­ кой (а автор романа «Пора, мой друг, по-