Сибирские огни, 1966, №2

бимому? Ничто как будто не препятствует счастью Тани и Алены, исчезли государст­ венные законы времен Анны Карениной, улетучились лицемерные общественные взгляды, казнящие жестокой моральной казнью тех, кто преступал лживое понятие о приличии; нет никакого серьезного раз­ ногласия и у героев, кроме неуживчивого характера, о котором, кстати, не так уж обязательно писать романы, Таня и Мар- вич, Алена и Саша, бичуя близких и зани­ маясь чрезмерным самобичеванием, раз­ мышляют о мелких неурядицах и лабирин­ тах собственных ощущений. Скоро обнару­ живается пустота там, из чего вырастают серьезные конфликты, и, естественно, появ­ ляется истерика вместо серьезных чувств. Отсутствие логики событий, беспочвенность и надуманность, преувеличение значитель­ ности конфликтов создают ложный пафос произведений, и цинизм, так не свойствен­ ный русской литературе, вносит в них дух утонченной пошлости. Это, конечно, не в по­ следнюю очередь оставляет свой след на языке. Вот как думают и разговаривают герои романа В. Шереметьевой: «Улыбка скорежила его застывшие губы». «А с чего это вы так завертелись, ми­ лорд? Ну, замнем». «Алена увидела нечеловеческое страда­ ние в цыганских глазах и не ощутила в себе никакого отклика». «Сама предала — чего ждать? Разве можно верить такой? Зачем на Сахалин? А куда? Все равно одна... Куда деваться от боли? Как Сашка — водкой? Ему лег­ че — не один, у Олега. Зачем мне Сахалин? Куда деваться? Пить, развратничать, при­ слониться к нелюбимому? Ничего не могу, жить не могу»... Не отыскивается в этих произведениях авторской концепции, на долю героев тоже не выпадает ни борьбы, ни утверждения, ни серьезных ошибок, ни больших разду­ мий. Но как сделать незначительное значи­ тельным? Как замаскировать отсутствие больших конфликтов и социальной досто­ верности характеров и обстоятельств? По­ могает кое-как создать видимость значи­ тельности «поток сознания», крикливые, маленькие, суетливые чув-тва, преувеличен­ ные и раздутые, либо доверчивая интим­ ность не столько между героями, сколько с читателем. Но разве э т о делает обыкно­ венного человека большим и необыкновен­ ным по характеру? И разве словесная игра, пустая вычурность происходящего, томное ощущение своего несчастья и непри­ каянности создают настоящее художествен­ ное произведение? Нет, гражданственность, гордость и боль за судьбу героя как человека своей страны, современника и соотечественника,— вот что задает тон повествованию, большому или малому по объему, о великих людях или обыкновенных жителях деревни и города, тех самых жителях, на судьбе, характере которых с наибольшей ясностью и силой отпечатываются признаки времени. Повторяя все необходимые атрибуты, выработанные как штампы частью молодых литераторов, роман В. Орлова «Соленый арбуз» (странное гастрономическое назва­ ние, несомненно, тоже явилось данью мо­ де) стоит несколько обособленно. Я говорю, несколько обособленно, потому что, даря читателю около десятка неплохих страниц, пытаясь вдумчиво вглядеться в сущность человеческих поступков и написать о самом главном и особенном, что так выделяется в нравственном облике современного со­ ветского рабочего,— В. Орлов, к сожале­ нию, выбрал легчайший путь для воплоще­ ния своего творческого замысла. Здесь и традиционный «поток сознания», что так несвойственен духу русской литературы. И случайная смерть товарища, поставившая на свои места настоящих людей и шкурни­ ков, перевернувшая у главного героя Бук­ варя (в романе В. Аксенова — у Тани) представление о близких людях. И запу­ тавшаяся любовь. Это несоответствие серьезного замысла приемам его воплощения, незначительному по содержанию, мелкому сюжету создает атмосферу преувеличения всех пережива­ ний героев, игрушечность происходящего, населяет роман простоватыми людьми с мыслями и чувствами школьников среднего возраста. Описывая жизнь группы молодых сибирских рабочих, В. Орлов стремится разрешить ряд философских концепций: от­ ношение к жизни вообще, отношение к лю­ дям, к труду, к любви, к мечте. Отсюда и лирический тон повествования. Но как бы ни было переполнено любовью к миру автор­ ское сердце, предметы любви его должны быть избраны тщательно и продуманно, они должны составлять основные и трудно раз­ решимые части человеческого бытия, иначе не только содержание книги не вызовет чув­ ства правдивости, но и лирика превратится в фарс, анекдот. Так случилось с Букварем. Он много думает о своем месте в мире, что вполне естественно для молодого человека, необходимо и похвально. Однако, чем даль­ ше читаешь «Соленый арбуз», тем неот­ ступнее преследует досада и недоумение: думы Букваря наивны даже для его возра­ ста, выводы — нелепы. Он не способен раз­ мышлять серьезно и вдумчиво, что так свойственно рабочему человеку, рано по­ знавшему суровый трудовой ритм, а быстро ишет согласия со всем, что происходит во­ круг. Он как бы устает он непосильной ра­ боты своего такого еще незрелого ума. ему не хочется ни перемен, ни борьбы, ни уси­ лий, он спотыкается и падает перед каж ­ дым, часто самим же поставленным пре­ пятствием которого не успел ни разгля­ деть, ни понять. Букварь очень молод, ему все в диковину, но он не бунтует против того, что не нравится ему. хотя именно это отличает молодость. Он старается не столь­ ко вникнуть, сколько найти компромисс, примириться с маленькой правдой своих