Сибирские огни, 1966, №2

Только образ Вали Марвича — мужа Тани, рабочего и писателя — мог бы вне­ сти спасительную струю в жаркую пляж ­ ную и ресторанную сутолоку романа. К со­ жалению, герой В. Аксенова не активен по характеру, а это немедленно сказывается на выборе сюжетной линии, отведенной ему. Не только странны и таинственны его поступки, но и сам образ выхолощен тем, что все его суждения, переживания, до­ вольно мучительные для него, направлены только на «себя», «в себя», но не обраще­ ны к людям, не связаны с ними, не объяс­ няют их жизни, жизни огромного большин­ ства людей нашей страны. Инертность Марвича идет, на мой ьзгляд, от маленького содержания романа, в котором героям нечего делать; все ос­ новное уже совершилось когда-то, за стра­ ницами романа, герои давно вышли из больших конфликтов, живут после них, на пути к осуществлению своих желаний, в мире уже понятых или полупонятых оши­ бок. Таня собирается «книжки читать» и уясняет, наконец, что любит Марвича. Марвич тоже продолжает любить Таню и понимает теперь, как положено, «людей искусства». Кянукук погибает, уже осоз­ нав, что незачем стремиться в несуществу­ ющий романтический мир, где живет доб­ рая поклонница, и поэтому не надо рабо­ тать. Злая троица папенькиных сынков уезжает домой, Таня спасена от их соблаз­ нов и едет к мужу на стройку. Вот, соб­ ственно, содержание романа (правда, он еще продолжается и рассказывает о том, как, встретив любимую жену, Марвич уез­ жает на несколько часов от нее, чтобы «побыть одному»). Именно эта жизнь п о ­ с л е в с е г о , жизнь, как следствие того, что было за страницами повествования, и обеспечивает «резиновый» сюжет, который может долго тянуться, но в сущности не­ велик по глубине Это же дает безгранич­ ную возможность прикладывать друг к другу множество событий, которые будут течь поочередно, как на конвейере без ра­ бочих, оставаясь разрозненными и обесце­ ненными, потому что не прикасаются к ним руки человека и не делают вещь. При­ чина же такого парадоксального явления в литературе последних лет скрывается все в том же мелком видении жизни, в на­ стойчивом стремлении делать «бурю в ста­ кане воды», поднимая целый ураган все­ возможных чувств по поводу этой игру­ шечной бури. Но преувеличение выдуман­ ных чувств слепит глаза одному автору. Только душой литературных героев жи­ во произведение. Характер героя освещает своим светом страницы книги, заставляет писателя выбирать из громадной кладовой человеческих поступков те, что велики не количеством, велики по [лубине,— будь то характер большого человека или маленько­ го. Способность ловить и понимать дыха­ ние века есть необходимое условие творче­ ской работы художника. Дегероизация художественного образа, довольно часто напоминающая о себе, тем более вызывает любопытство и недоуме­ ние, что пытается сущеетвовать паралель- но с героями книг таких прозаиков, как М. Шолохов, Л. Леонов К- Паустовский, С. Залыгин, М. Алексеев, А. Солженицын, В. Тендряков, Ю. Бондарев, В. Быков, А. Калинин и др. Возьмем для примера два образа: пи­ сателя Марвича, созданного В. Аксеновым, и художника Федора Материна из романа «Свидание с Нефертити» В. Тендрякова. Что общего у этих героев, людей, создаю­ щих искусство и живущих в одно и то же десятилетие? Валентин Марвич пишет талантливые рассказы; он рабочий, физический труд приносит ему удовлетворение, радость, со­ знание своей причастности к трудовой ж из­ ни страны. Так думает сам Валентин Мар­ вич, читатель же видит перед собой челове­ ка с постоянно взвинченным настроением, колесящего по дорогам страны в поисках места, где бы он мог успокоиться. Личная трагедия Марвича, его разрушенная было любовь, стоит обособленно от всего, что множеством нитей связывает человека с окружающим и что всегда в реальной жиз­ ни поэтому носит общественный характер. От этого она становится прежде в"его м а- л е н ь к о й трагедией, из-за которой соб­ ственно не случается в романе ничего, кро­ ме ряда сцен веселящейся молодежи. По­ чему Марвич так потерян и взвинчен? О чем он пишет? О детстве? Тогда какое оно у него? О школе? О жизни завода, о стройке? О семье? Ничего неизвестно о Марвиче. О чем он думает? О жене, о ли­ тературе, о людях? Как он думает о них? С кем он связывает свою жизнь? Ведь не с теми же, с кем он выпил пиво или доел торт? «Резиновый сюжет», романа не смог обеспечить ему сколько-нибудь значимого или хотя бы занимательного содержания, и никакие оригинальные диалоги не спасли его героев от тусклых, невыразительных ха­ рактеров. Если Федор Материн уже воевал и ви­ дел смерть, знал цену даже одного прожи­ того дня, то Валентин Марвич не мог разо­ браться в том, любит он или не любит свою жену и как ему жить в мирной жиз­ ни, такой спокойной и уютной, потому что автор не поставил перед ним больших про­ блем и трудно разрешимых вопросов. Если Федор ищет свой творческий путь в искус­ стве, и это ставит его в определенные от­ ношения со многими людьми, открывает правду на действительность, которая и на­ правляет его творческие усилия, то все усилия Марвича сводятся к тому, чтобы поддерживать в себе настроение человека, немного несчастного, немного загадочного, немного обиженного кем-то, но всегда пас­ сивного. Бороться ему не зз что, ему нра­ вится быть чуть-чуть обойденным счастьем. Д аж е рабочая профессия является как бы придатком его смятенной натуры, но не выражением его жизненных принципов, не тем необходимым для человека занятием, в котором проявляется не только мировоз