Сибирские огни, 1966, №2

все остальные. Что именно первое читал наизусть А. И. Балин, уже не помню, но читал он с большим чувством и той сердечной теплотой, которая действует иногда не меньше, чем самая искусная декламация. Помню только, что особенно проникновенно он прочел стихи «России» («Опять, как в годы золотые...») и «Незнакомку». Помнится еще, что эти два стихотворения он прочел дважды — так всем понравилось его чтение. Вдова поэта в своем письме ко мне пишет, что сборник стихов А. Балина, изданный в 1934 году, называется «Берег», и как мне представляется, это тот самый «берег оча­ рованный и очарованная даль», которые так любил в блоковской поэзии тогда еще мо­ лодой поэт Александр Балин. АННА КАРАВАЕВА II Юные поэты — Иосиф Уткин, Джек Алтаузен, Иван Молчанов-Сибирский, Вале­ рий Друзин и аз многогрешный, печатавшийся тогда в Иркутске под псевдонимом Ми­ хаил Вельский,— составляли ядро Иркутской Литературно-художественной организации (сокращенно — ИЛХО, отчего нас именовали «илховцами»), первой советской писатель­ ской организации, возникшей в Восточной Сибири. Только что отшумели грозы гражданской войны в Сибири, рухнула колчаковщина, и сам Колчак канул в Ангару, и пошли через город на Дальний Восток, огрызаясь, с мечом и огнем, последние охвостья сибирской контрреволюции — каппелевцы. Полу­ голодный, истерзанный Иркутск залечивал раны. Сибирь возрождалась к новой жизни... И вот в такую-то пору появился среди нас Александр Иванович Балин. Высокий, узкогрудый, горбоносый человек, он был старше нас лет на десять; но ведь «десять лет разнипы — это пустяки!» Он был среди нас, как сверстник. Мне он удивительно чем-то напомнил с первого взгляда обаятельного «рыцаря печального образа» — Дон-Кихота Ламанчского, и если бы надо было создавать живой облик «печального рыцаря», то я бы, кажется, не избрал никого другого в прототипы —только Александра Ивановича. Этому отвечала и его худоба при высоком росте, и его удивительная, какая-то голу­ биная душа, так и излучавшая доброту. Несмотря на несколько нерусское внешнее обличив, у него была широкая, откры­ тая добру и свету, исконно русская душа И как же он любил, понимал, берег, таил в себе родниковую русскую речь, ее певучесть, ее народную сокровенную силу, мет­ кость, запашистость, ядреность и складность, да еще и занозистость. Припоминаю, что именно ему я обязан заглавиями двух своих стихотворений. Мне в ту пору довелось написать стихотворение о своей «сибирской родослов­ ной», а затем о красных партизанах и героях гражданской войны, загубленных на Байкале издыхающей белогвардейщиной. Я пришел к Александру Ивановичу на квар­ тиру, куда я часто наведывался, и посетовал, что никак не могу подыскать такое за­ главие, которое бы не повторяло привычных слов «песня», «сказ», «побаска», «быль»; нужно было что-то похожее, но чтоб уж «шибко» было по-русски, по-народному, по- старинному, как требовал дух стихотворения. Александр Иванович потеребил свою пушистую донкихотовскую бородку, задумался и сказал: «А вот в нашем народе го- варивают порой, взамен слов «быль», «сказания», «побаска», еще вот как: «бась»... Хорошую, дескать, мы слушали сегодня бась!» Я хлопнул себя по лбу. Счастливое, редкостное слово, и в то же время такое ко­ ренное, русское, производное от слова «побаска», «басня», но с особым звучанием и смысловым оттенком! Так и родилось заглавие «Байкальская бась», под которым многажды печаталось одно из моих ранних «программных» стихотворений. Но еще чуточку раньше того Александр Иванович сказал: «А вот слово «стари­ на» народ наш иногда сжимал в более выразительное «старь»... И я тоже тогда ахнул от изумления как здорово!.. И у меня, с помощью Александра Ивановича, друга и советчика, рождается заглавие другого моего «программного» стихотворения той поры: «Сибирская старь». И то и другое название самобытны, певучи, ядрены...