Сибирские огни, 1966, №2

— Это зуд правоверных! (Все-таки хорошо, что есть у меня способность взглянуть на себя, на нас с Во- лодькой со стороны). И вот с этим зудом долга по отношению к ближнему я вхожу в большой кресть­ янский дом. И Качесов, я чувствую, рвется. Куда? Обращать? А ежели не обратят­ ся — испепелять? Или еще что?.. Была суббота, и хозяева готовились к завтрашнему базару. Однако занятие их было прервано обедом. В доме восемь душ. Хозяин, хозяйка, две взрослые дочери, по Столбихину — запрягалые, подростки — два парня и девушка и еще сухопарый длин­ ный человек, их знакомец, приехавший из дальних мест. А где же тот, тракторист? Ну, да ведь он отделился. В крестовом доме за одной из переборок таится сутяжничество. Вон дверь, наглухо заколоченная, а с улицы, на­ верное, прорезана новая. Д аж е дом не пожалели, лишь бы обойти закон. Да, по-раз­ ному изворачиваются люди. Искренности, откровения в этой семье, по-видимому, искать не придется. С такими мыслями я здороваюсь, осматриваюсь и соображаю, что надо скрыть неприязненные чувства и срочно совладать со своим лицом. В кухне деревянная кровать, вешалка с деревянными гвоздями, увешанная рас­ хожей одеждой. На столе деревянные ложки и ломти хлеба, разложенные к обеду. Хо­ зяйка полезла в печь, и оттуда пахнуло невкусно. Печь выдавала, что мясного духу нету в ней. И точно, на столе появился суп-кондер, постный, из пшенной крупы. Народ в доме своеобразный. Хозяин — кряж этакий, широк плечом, а лицо про­ долговатое, яичное, почти иконописное, темное с синими глазами. Не лицо, а лик. И дев­ ки такие же — невысоки, широкоплечи и широкоспинны, а с лица иконописно правильные. О, темноликие, что вы такое? Мы с Володей переглядываемся. Только хозяйка круглолица, но и она чем-то похожа на мужа. Чем? Выражением глаз? На круглом ли­ це миндалевидные глаза. Томительное секундное напряжение — у кого-то в этом доме я видел уже такие. Ах вон, в углу под потолком смотрят с темной доски глаза. Есть в них что-то одинаковое с этими, которые в комнате. Фу, черт, что за наваждение!.. Старшие девчата, видать, лиходейки и гордячки, деревенские красавицы. Валенки непомерно велики, голенища дырявые, сквозь дыры проглядывает обветренная кожа, отвыкшая от чулок. Дешевые ситцевые платья словно прилипли к телу. Но держатся девицы степенно, с достоинством. Собираются за стол. Старуха повернулась лицом в угол, принялась махать правой рукой, остальные тихо рассаживаются. И, понятно, старухино занятие — кроме нее, ни­ кому ненужное дело. Но все же, пока она осенялась, никто хлеба не взял и в миску не полез. Первым взял ломоть отец, и уже тогда остальные потянулись. Едят неторопливо, ложками не снуют. Старуха дважды подливала постное варево, и все это время ели молча и неторопливо. В доме, видимо, придерживаются крестьянских традиций, чувствуется уважитель­ ное отношение к хлебу насущному. Младшие ведут себя скромно, не переговариваются. Присматриваюсь к ним с особой остротой (ведь это отпрыски сажинской ветви) и с удивлением любуюсь их серьезностью, подобранностью, уважительным отношением к старшим. Вспыхивает и гаснет какое-то тревожное чувство. Наш обед еще на очереди. Ходили за продуктами, но кладовщика не было, и вот только сейчас принесли. Отобедают, потом хозяйка затопит жеЛезянку и будет жарить для нас мясо с картошкой. Ну, что ж, думаю я, надо «врубаться». Будем выяснять отношения, как говорится, хоть и на голодный желудок. Надо! В этом доме мы имеем дело с приспособленчеством, думаю я, и вглядываюсь в ли­ ца. Ну, ничего, сейчас мы потолкуем с ними. Одно дело раскритиковать их в газете, другое — постараться внушить им полезное, оставить след в душе. Надо полагаться на то доброе, что есть в каждом человеке, верить в то, что человек может все понять. Никакой «крючок» не нужен, надо только потеплее, подушевнее к этим людям отнестись.