Сибирские огни, 1966, №2
Виктор Бродский притащил гору бутербродов — черный хлеб с копченой колбасой из Москвы — и радушно угощал почтенную публи ку. Каткову тоже положил порцию на бумажке. Все галдели. Вадим не слушал их. «Без шумового фона» он, пожалуй, лет пять себя не помнит. После суматошного дня в райкоме чинная тишина дома даж е как-то пугала. Но вдруг он уловил в шумовом фоне фальшивые нотки, поднял голо ву и догадался: ребята явились сюда неспроста — тоже, наверно, услы шали, будто он уе зжает от них совсем. Чудные! Куда он от них денется? Теперь связано прочно. От явно выраженных сантиментов этот народ уж е отвык. И ничего у ребят поэтому не получилось — наигранность была слишком видна. Они жевали бутерброды и старались перекричать друг друга. " Михаил Глушко с жаром рассуждал о противостоянии Марса. («Эх, Клавка, Клавка! — подумал Вадим.— От тебя ведь и у этого пар ня такие интересы появились!»). А Мишка стал уже рассуждать о небы валой засухе, которую нынче старики пророчат. Петро Быков неделикатно осадил Глушко. Тот не снес такого хам ства и надулся. К тому же Петро напрочь отвергал монополию стари ков по части прогнозов погоды и вообще разных предсказаний. Михаил драл обеими руками свою гриву и пытался привести разительный при мер почему-то из наполеоновских времен. Но бригадир опередил и с примером: — От, слушай. В пятьдесят пятом году поехал я в отпуск к тетке на Рязанщину. Берданку у приятеля выпросил, удочек набрал на целый сельсовет. Места там — лучше не придумаешь: бор, озеро. Но не повез ло мне. Погода стояла самая распроклятая — дожди и дожди. С утра солнышко вроде проглянет и тут же пропало, смыться неудобно, тетку обидишь. Книжки, какие были, перечитал, даже Ветхий Завет. Дрова переколол, тын подправил. Тетка Прасковья извелась, на меня глядя. И всё вёдро обещает. Напротив как раз дед жил. И видный дед — бо родища до колен, аж путается в ней. Сколько годов прожил, не помнит и от беспамятства по двору шлындает в одних подштанниках Я к нему как на исповедь: разъясни, папаша! Он ладошку этак к глазам поднес (Петро показал, как он поднес) и, клянусь, минут десять на небо смот рел. И важно так ответил, форсу не потерял: «А хрен ё знает, сынок!»— ГТетро по привычке сделал ладони шалашиком и прикрыл огонек спич ки. Нагнулся. Вадим заметил на его плоской макушке маленькую плешь. Сколь ко ему лет? И совсем не похоже, чтобы он пришел угода затем же, что и остальные,— уговаривать. — Хватит, однако! — по возможности строго сказал Вадим.— Ме шаете вы мне, честное слово! Или дело есть, так выкладывайте? Ему не хотелось, чтобы они уходили, но не может же этот перекур продолжаться весь день, тем более — многие забежали сюда «на ми нуточку». Д елу время, потехе — час... Петро сунул в пепельницу непогашенную папиросу и переставил тяжелую лампу на другой угол стола, чтобы лучше было видно лицо комсорга. Вадим подобрался в ожидании чего-то необычного. И не ошибся. — Мне говорить?— Виктор потер пальцем кончик носа и снял очки. — Я сам,— сказал Быков.— Я сам. Ты что, уезжаешь?.. Они сгрудились у стола, смотрели на него неотрывно и с укором. — Откуда взяли? — Слышали.— Петро ткнул только что зажженную папиросу в пе
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2