Сибирские огни, 1966, №2

то растерянность. Он нудится чем-то. И на сей раз он нудился, слушая редактора, но промолчал. Получив наставления, мы поехали. Володя иронизировал: — Поехали выяснять меру падения и заблуждения колхозников села Сажияо. 11 о к т я б р я . До Тюкалинска 150 километров. Выехали в 10. До 111 «голосо­ вали». Начался дождь. Под низко нависшим хмурым небом стоят озябшие леса, в лесах час от часу рас­ кисает дорога. А на дороге той буксующий грузовик, в кузове — двое в шинелях без погон. До Тюкалинска добрались к 5 вечера. Еще 20 километров до Сажино. Дождь уже обложной, грязюка — непролазная. Исхлестанные дождем заборы, пустые улицы, го­ нимые ветром пузыри на лужах. В Сажино вползли уже в темноте. Что тут за народ, в этой деревне? Говорят, в прошлом кулацкое село. Д о конторы так и не доехали. Машину втянуло в канаву. Два сумеречных окна, низенький жердевый забор. Из кузова виден огонь в русской печи. Через ограду с меш­ ком на голове семенит кто-то согбенный. Кричим, просимся ночевать. Из калитки вы­ шла женщина. — И-и, родненькие, у нас изба. Вона рядом — дом. Туда проситеся. Мы вылезаем жалкие и продрогшие, нет сил сделать еще пять шагов. Но для шут­ ки губы еще разжимаются: — Как говорится, пусть в избе, да не в обиде, тетенька. — Ну, идите нето. Спим на полу. Ночыо через нас ходят в сапогах и босиком. Чиркают спичками. К ажется, это тянется всю ночь. Чирк-чирк спичкой — загорается лампа. «Сынок, кар­ тошка на загнетке»,— женский голос с печи. Смотрю, десять минут двенадцатого. З а ­ сыпаем. Опять шагает кто-то. Снимает сапоги возле самого лица. Чирк-чирк спичками. «Сынок, картошка на загнетке». Скоблится сапог о сапог. Без десяти двенадцать. П а­ хали, что ли, все? Засыпаем. Снова шагают через нас, снова спички чиркают. «Нагулялась гулена. И дождь не держит. Ешь вон картошку»,— «Мамуля, а молока нету?» — «На окне стакашек». Часы бьют час ночи. Засыпаем. И снова сапоги возле затылка. Зажигается лам ­ па. «Что долго, дочушка?» — «Хлеб отправляли». Эта сама лезет в печку за картошкой. «Дочушка, яичко тебе в шкафу». Наверное, главная работница пришла. Любопытно. Смотрю из-под овчины. Сидит девка от роду лет двадцати, рыжеватая. Глядит в газету. Тыкает картошкой в соль, хру­ стит огурцом. Поела. Распустила косу. Пьет чай. Хлеб и кусочек сахару. Загасила лам­ пу, шагает через нас. Скрипит кровать, кто-то подвинулся к стене, она легла. Шепот. Звук поцелуя. Полусонный мужской голос. Все успокоилось. Изба. Русская печь в окружении четырех стен. Где они тут все умещаются? Кто-то, кажется, уходил за печь. 13 о к т я б р я . Вчера днем произошел тяжелый разговор. Это было в доме куз­ неца Сажина, а вечером, еще раз побывав в семье Горчаковых (это те, к которым мы приткнулись ночевать) и расспросив о них в селе, я в порыве противоречивых чувств '(несчастное это все-таки творенье — душа неопытного журналиста) написал маленькую новеллу. А вечером неопытную душу терзал Качесов. А если по порядку, то было так. У Горчаковых я засыпал с нахлынувшим отку­ да-то ощущением, что в этом доме добропорядочные люди, с мыслью, что это, конечно, не та семья, которую нам нужно, и что завтра надо будет перебраться в другой дом, «на натуру», в типичные, так сказать, обстоятельства, чтобы глотнуть впечатлений из первоисточника. А утром мы проснулись бодрые, как боги, вышедшие из вод, и голодные, как зве­ ри. На дворе светло, выпало много снегу, видать, денного, то есть такого, который до вечера обязательно растает. В доме топится, потрескивает печка. Хозяйка, маленькая, шустренькая, уже высушила наши сапоги и портянки. Я с минуту смотрел из-под овчи