Сибирские огни, 1965, №12
— Это первый сынок, Петя,— сказала Глафира Алексеевна,— его застрелили кулаки в тридцать втором под Лугой. И Кукушкин взглянул на портрет ладного мужчины в косоворотке. — Это Миша, второй,— сказала Глафира Алексеевна,— он погиб этим летом под Таллином. И Кукушкин посмотрел на третий портрет мужчины в морском ки теле с нашивками капитана. — Это Вася. Месяц назад он угодил под бомбу на Кировском. И Кукушкин взглянул на четвертый портрет молодого парня в футболке. И как бы в подтверждение что-то грохнуло почти за стеной. Навер ное, этот проклятый немец опять стал стрелять из своего дальнобойного орудия, и портрет усатого комиссара в кожаной куртке покачнулся, и подернутые морозным налетом стекла вздрогнули. Они жили все вместе. По одному коридору четыре комнаты и кух ня. Три сына и зри н'евестки. Пять внуков и шесть внучек. И все они были сняты на общей карточке, и седая бабушка, скрестив на коленях тонкие руки, сидела в середине. И эта карточка была обвита траурной лентой, и за ее рамкой лежало письмо летчика из соседней квартиры о том, как горела на Ладоге баржа, подожженная немецкой гадиной, а на барже были три невестки Глафиры Алексеевны, направлявшиеся с деть ми в тыл, куда бабушка наотрез отказалась ехать, и спасти с баржи никого не удалось. — Вы коммунистка? — робко спросил Кукушкин. — Нет! Они были все коммунистами, а я была их матерью,— ска зала Глафира Алексеевна и принялась за шитье.— Мне надо ра ботать! Она всю жизнь работала за своим «Зингером», который стрекотал, как десять тысяч кузнечиков. Она работала от артели на дому. Перед началом войны агент артели завез Глафире Алексеевне несколько кус ков мадапалама и заказ на пошив детских распашонок. Началась вой на, началась блокада. Артель эвакуировалась в Буй и стала шить фу файки. А Глафира Алексеевна все шила и шила эти детские распа шонки. — Вот погоди, кончится война, найдешь невесту, женишься, пойдут ребятишки, вспомнишь меня, старуху! Зуб у Кукушкина болеть перестал окончательно. Видимо, и вправду чужая боль пересилила собственную Он вызвался сходить в магазин и выкупить для Глафиры Алексеевны хлеб по карточкам. 'Он дошел до угла Литейного и повернул направо. На самом углу, он увидел ящик с песком. На ящике сидела девчонка. — Товарищ,— позвала она Кукушкина слабым голосом. Кукушкин подошел. — Я потеряла карточки. Я умру. Помогите мне! А чем Кукушкин мог помочь? Он мог отдать ей хлеб Глафиры Алексеевны, она бы не заругала его за это, потом отвести девочку до мой. Он выкупил в магазине триста граммов черного, как торф, хлеба, завернул его в бумагу и побежал на угол. Он прибежал поздно. Дев чонка лежала в ящике с песком, свернувшись калачиком, и голубая жилка на тонкой прозрачной руке не пульсировала. От Глафиры Алексеевны он направился к себе в Ново-Саратовскую колонию. — Ну как, вытащили? — спросил его Яша Гибель. — Вытащили! — соврал Кукушкин. С легкой руки Кукушкина почти весь наш полк перебывал на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2