Сибирские огни, 1965, №12
слева на четвертой полосе. На ней были изображены матросы и пехотин цы, идущие на незримого врага с автоматами и винтовками наперевес... Над гравюрой была шапка на всю полосу: «Мы идем бить фашистскую сволочь и будем бить ее по-гангутски!» Под гравюрой были стихи: Такие не боятся и не гнутся. Т ак снова в бой и снова так дерись, Чтоб слово, нас связавш ее,— Гангутцы, Н а всех фронтах нам было как девиз! Здесь жили мы размеренно и просто, Скрепили друж бу кровью и огнем. З а горизонтом скрылся полуостров,—1 Здесь жили мы и мы сюда придем! На оставшейся бумаге, в наследство финнам, мы еще напечатали листовки и дополнительный тираж ответа Маннергейму. Кто-то предло жил выбить для участников обороны Ханко памятную медаль, нашлись даже и чеканщики по металлу, готовые взяться за это дело, но было уже поздно, и вместо медали мы напечатали в типографии маленькую кни жицу в зеленой обложке. Книжица называлась «Храни традиции Гангу- та». В ней были помешены портреты двенадцати героев Ханко и стихи, посвященные этим героям. Книжки были розданы всем, покидавшим по луостров. Второго декабря мы встали пораньше и собрались в дорогу. Я засу нул в полевую сумку подшивку газет и завернутые в полотенце зубную щетку и мыло. У Бориса Ивановича был рюкзак. Он набил его рисунка ми и газетами. Потом мы пошли на склад обмундирования и переоделись во все новое. Я выбрал себе по росту ботинки и клеш, две тельняшки, форменку, бушлат и мичманку. Потом мы пошли по городу в последний раз проститься с нашим Гангутом. Мы прошли мимо кирхи и гарнизон ной губы. Было тихо и пасмурно, словно финны тоже, как и мы, объя вили мертвую неделю. У нас в руках была пачка листовок, банка с клеем и малярная кисть. Я мазал этой кистью по оставшимся заборам и стенам, по стволам деревьев и по диким камням, а Борис Иванович ловким движением л а дони прилеплял на эти места наши прощальные лозунги. Мы прошли на скалу, крутым обрывом уходящую в море, и подошли к_чугунной петров ской пушке. Я мазнул кистью по изъеденному соленой водой стволу, и Борис Иванович приклеил к нему листовку с последним рисунком из по следнего номера «Красного Гангута»: «Мы идем бить фашистскую сво лочь и будем бить ее по-гангутски!» Мы вышли на пустынную и размытую дождем дорогу. И я увидел моего Министра, он шел ко мне, нехотя помахивая рыжей запутавшейся гривой. Я побежал ему навстречу. И он положил мне свою голову на плечо и обдал шею теплым дыханием. — Прощай, Министр! — сказал я.— Мне надо уходить, в Ленинград уходить, а тебе оставаться. Для тебя кораблей не приготовили,— и сунул ему в теплые милые губы пригоршню сахару, и поцеловал их, и похлопал Министра по шее, и легонько оттолкнул от себя. Пока я чуть не плача прощался со своим конем, Борис Иванович наклеил ему на круп послед нее оставшееся у нас послание маршалу Маннергейму. Министр нехотя поплелся к лесу, оглядываясь и кося на меня глазом. Мы пришли в порт, где хлопотливый чумазый паровозишко сталки вал в воду вагоны с разным барахлом, которые не на что было грузить. Портовый кран, подцепив стальными стропами, легко, как перышко, пе реносил «смэрть Гитлеру» на палубу пришвартованного к стенке эсминца.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2